Леонид Платов - Искатель. 1970. Выпуск №3
Мы молчали, потому что никто из нас не знал, к чему он клонит.
Помедлив несколько мгновений, инженер отер лоб рукой.
Глаза его смотрели мимо меня, куда-то вдаль. Что он там видел? Что он хотел сказать нам этой своей лекцией?
— Да, все это так! — еще раз произнес он торжественно, как на митинге, прерывая молчание. — Веришь ты в то, что такие подземные потоки существуют, серб? Можете допустить это вы, англичане?
Серб сказал:
— Я слышал об этом уже тогда, когда еще не ходил с отцом в море за осьминогами. Это вещи, известные каждому.
Мы, англичане, пожали плечами: возможно, все это было верно. Но какое отношение имело это к нам?
— Под землей, — снова заговорил тогда инженер, — есть не только реки, сравнимые с реками поверхности. Там есть огромные озера не измеренной еще никем глубины. Там шумят водопады, грохота которых никогда не слыхало человеческое ухо. Там, возможно, лижут темными волнами темные берега целые моря, принимающие в себя десятки потоков, изобилующие островами, окруженные тут обрывистыми утесами, там — пляжами шелковистого песка. Под землей есть своя водяная жизнь. О ней подозревают многие. О ней знает один человек на свете. И этот человек — я.
Вы поймете меня, кэптен! Я не в силах припомнить и передать вам все, что он говорил, передать его же словами: он был чересчур учен для меня. Но суть дела ясна и так.
— Везде, где под поверхностью земли лежат растворимые породы, вода просачивается сквозь них в глубь. Неверно думать, однако, что вода там, под землей, сочится ничтожными струйками, как нас учили в школе. Под землей, на разной глубине, под высочайшими горами, как и под обширными равнинами, под песками страшных пустынь так же, как под дном великих океанов, имеются воды второго этажа: могучие реки, глубокие озера, заливы морей, проливы, соединяющие все это между собою.
Самой первой на всей земле страной растворимых каменных пород ученые считают Балканский полуостров. Тут, — и Вук Хризич подтверждал нам его слова важными кивками седой головы, — тут таких то исчезающих, то появляющихся рек тысячи. Тут земля на километры в глубину подобна губке.
И тут-то, — голос его зазвучал как набат, так что Вайолт даже придвинулась ко мне, — тут, немного южнее острова Млет, в одном из небольших заливчиков моря открывается в Адриатику русло самой большой подземной реки этой страны. Отверстие лежит на пятнадцать метров ниже самого низкого уровня отлива (он не очень силен здесь, отлив). Оно обширно, как морские ворота порта. Из него изливается в Ядран поток, берущий начало в огромном подземном озере, лежащем на много метров выше уровня моря, но все же на триста метров под поверхностью земли, — это там, на востоке, примерно между Косьериче, Байина-Башта и Ужице. Озеро велико и обширно. Оно принимает в себя десятки подземных рек, а источает только две, расходящиеся в разные стороны. Одна, о которой уже была речь, впадает в море у Млета. Другая, текущая в противоположную сторону, пройдя сотню миль, вливается в Дунай.
Вы слышите, товарищи! — крикнул Старик. — Она вливается в Дунай километров на пятьдесят выше Железных Ворот. Я назвал первую «Новой Волгой», а вторую — «Русской рекой».
Это было пять лет тому назад. Я имел право окрестить их, потому что я был первым и единственным человеком, прошедшим из конца в конец по этому страшному пути. Я был первым, прошедшим его до конца! Был и второй человек, но она осталась лежать в могиле на берегу озера Далеких Надежд, глубоко под землей. Я похоронил ее там. Подземные воды погубили ее. Но они теперь спасут нас, потому что на всем их протяжении обе реки этого царства судоходны… Теперь вы понимаете, чего я хочу, товарищи? Я хочу провести «Зету» подземным путем, под Балканским полуостровом, в Дунай. Русские взяли Калифат. Братья мои стоят над устьем моей реки. Что скажешь на это ты, Вук Хризич, серб? Что скажете вы, молодые англосаксы? Или вы отступите там, где прошел я?
Вот как он повернул все это, кэптен! Объясните мне, что он за человек?
Позднее, в глубокой тьме его подземелья, я долгие часы стоял рядом с ним у штурвала «Зеты». Бледный луч прожектора вырывал из мрака то колоссальную гранитную завесу, складками ниспадавшую в черную воду, то гладкие белые стены, облизанные быстро текущей водой, то тускло мерцающие дали каких-то неоглядных пространств.
Один только раз он осветил совсем другое: могучий красно-золотой утес на берегу чернильного озера и лунообразную подковку белого, как серебро, песка у его подножия. И у меня похолодело сердце: страшно было видеть это единственное человеческое тут, среди неживой мощи земли, во многих сутках и бесконечных милях безмолвия, молчания, неподвижности, смерти…
Но я остался стоять, не отходя от него: рядом с ним мне было легче. И он рассказал мне свою жизнь. Я знаю ее теперь, как свою собственную.
До 1908 года она была ничем не удивительна. Он родился у вас в России, на реке Волге, в городе, который зовут Саратов. Родители его были люди обеспеченные, и он учился в Петербурге (теперь этот город носит великое имя — Ленинград) в горном училище над Невой. Ни о чем особенном он не мечтал: он просто хотел стать минералогом; ему, говорил он, нравились драгоценные камни…
В 1908 году он решил попутешествовать. Какой-то профессор посоветовал ему, между прочим, посетить Крайну и Далмацию, эти обетованные земли Геологов, страну таинственных пещер и рек, внезапно исчезающих под землею. Он послушался — и с этих пор жизнь его, подобно этим рекам, нырнула в иной, удивительный мир.
Через год он поселился в Италии, где-то около Тремоли. Он перевел в итальянские банки большую часть средств, доставшихся ему после смерти родителей, и в течение тридцати лет не думал, не слышал, не хотел знать ни о чем другом, как о своих подземных реках.
Странный он все же был человек (я не знаю, жив ли он, кэптен! С ума можно сойти, если он погиб!). Он не только изучал эти реки, как изучают их другие, он задался безумной целью — плавать по ним. Он забыл обо всем другом. Его родина ждала его, он это знал, но не хотел возвращаться к ней с пустыми руками.
В 1926 году была построена в Италии, в Турине, по его чертежам и в великой тайне крошечная подводная лодка, рассчитанная на двух человек. А год спустя, в 1927-м, он женился. Ей было девятнадцать лет. Она была шведкой или латышкой, случайно приехавшей, с родителями на модный курорт в эти места. Не знаю, как и что соединило их; только она отдала свою жизнь и свою душу ему и его рекам.
Год спустя его лодочка (он назвал ее «Протей»; есть, оказывается, такое животное, обитающее в подземных водах) впервые вышла в плавание. Это было двенадцатого августа. А еще через шесть дней она нырнула в огромное отверстие Млетского устья, и тьма подземного мира надолго сомкнулась над ней.
