Юлиан Семенов - Противостояние
– Диана, не при мне хотя бы, – услышал Кротов горький, отчаянный голос мужчины и осторожно пошел вниз.
...Он рассчитал все; маршрут малыша от Журавлевых к Григорьевым проследил; его самого, Кротова, малыш, конечно же, не помнил, поэтому в такси прыгнул, словно козлик – веселый, ручкой махал провожавшим; второй мужик, что вышел на улицу с Григорьевыми и здоровенной бабой, помог устранить неполадку; Кротов нарочно свечу подвывернул, мотор не заводился, мужик сообразил, подтянул; поехали на тот именно рейс, который закомпостировал Минчакову мужик с жалостливым голосом, Журавлев, у которого жена Диана; его Анна д о в е л а до кассы, стояла за ним в очереди, все видела и слышала; когда тронулись – Минчаков сказал, чтоб шеф завез его на Пролетарскую («к Журавлевым», понял Кротов), взял с собою портфель, махнул наверх, пробыл там минут двадцать; свет в окнах Журавлевской квартиры так и не зажигали; вернулся, с портфелем и чемоданчиком, шальной какой-то вернулся, на губах улыбка замерла, сказал, мол, посылку передали, и запел вдруг, безголосо запел, так от счастья поют... При выезде из города Кротов спросил:
– Возьмем попутчицу?
Анна стояла на обочине с чемоданом и вещмешком, руку тянула, пританцовывая, мол, опаздываю на самолет.
– Чего ж не взять, возьмем, – согласился Минчаков.
Анна села сзади, Кротов рванул с места, снова мысль засверлила: «Может, не надо, к черту», – но он заставил себя медленно считать метры: на цифре «сто» Анна должна была ударить малыша топориком по темени; как раз на «сотне» есть хороший съезд с шоссе на проселок, все рассчитано...
Все, да не все. Деньги у малыша были, остались две тысячи, аккредитивов на пятнадцать тысяч, а самородка не было, как ни искали.
Разрубил м а л ы ш а быстро, сунул в мешок, мешок – в багажник; голову – в резиновый мешок, туда Анна заблаговременно положила камни, бросили в реку; съехали на третий проселок, мешок закидали снегом, валил крупный, мокрый, третий день валил; чуть поодаль снегом же закидали морскую офицерскую шинель – для л о ж н о г о следа, пусть морячка ищут...
Вернулись в город; Кротов заехал к себе, вернулся быстро, Анну высадил возле ее дома, сказал, чтоб потихоньку собиралась; подъехал к дому Журавлевых, в подъезде надел демисезонное пальто, каракулевую шапку, приклеил усы, купленные Анной в магазине «Актер», когда летали в Ригу с пересадкой в Москве, позвонил в дверь; открыла женщина – высокая, красивая, ее он не видел, она из дома не выходила, пока Минчаков был у них, такая же высокая, как та баба, которая его на проходной целовала, только эта стройная, а та как бочка.
– Вы меня извините, – сказал Кротов, – я от Миши Минчакова... Он не решился сам... Рейс снова отложили... Словом, вы понимаете, он спьяну сделал вам подарок, который не имел права делать... Это полагается сдавать государству...
– А... вы... кто?
– Я директор его прииска, Караваев, Антон Иванович, он, видимо, говорил вам...
– Ничего он мне не говорил! Рома! – закричала вдруг женщина. – Выйди же сюда!
Вышел Журавлев, развязывая галстук, видимо, только что вернулся с работы, тихо спросил:
– В чем дело?
Кротов долго смотрел на женщину, потом, не отрывая от нее глаз, сказал, чувствуя, как дергающе отсчитывает где-то внутри секунды:
– Вы убеждены, что я должен посвятить в это дело вашего супруга? Или позвонить в милицию?
Кротов на мгновение опустил глаза и вдруг увидел женские меховые сапоги: они были мокры, и пальто было мокрое.
«Все, – понял он, – пока я его вез, она свое дело сделала, из дома унесла».
– Звоните в милицию, – сказал Журавлев потухшим голосом, – звоните. Проходите, пожалуйста, в комнаты...
– Я лучше привезу сюда Мишу, – сказал Кротов, – я оплачу его убытки за билет и привезу сюда. Или поедемте со мною...
– О чем он говорит? – спросил жену Журавлев. – О чем вы говорите?
Женщина, видимо, что-то почувствовала, неуверенность и страх Кротова почувствовала, поэтому повторила слова мужа:
– Проходите и звоните. Мы с вами на аэродром не поедем. А что могло взбрести Мише в голову – я не знаю.
Этого визита Кротов себе простить не мог.
Поэтому и решил бежать стремительно, а так поступать в школе абвера его не учили...
И не мог он себе того простить, что получил деньги за минчаковский билет; копейку умел считать, а когда дело тысяч коснулось, потерял контроль, взял двести рублей, дурак! А все равно по аккредитивам получать, какие-никакие, а деньги, пятнадцать тысяч, да своих с Аниными тридцать, да золотишко, песочек...
«Мало. Золото в цене скачет. Мало. На одного даже мало. Анна нужна – за ней профессия, считать умеет, про золото знает все, это сгодится т а м. Но – мало...
Надо Анну в Смоленск отправлять, тамошние Кротовы всегда шли по ювелирной части; Анна узнает мне все. А там – решу. Только б знать. Я тогда силен, когда знаю...»
– Гриш, а Гриш, – шепнула Анна ночью, после того, как из Коканда прилетели в Сухуми, получили по минчаковскому паспорту деньги и сняли себе комнату в маленьком домишке, в поселке далеко от моря, там и паспорт-то не требуют, а потребуют – на, бери, Минчаков я, Михаил Иванович, неси в милицию, очки с усами, неси, пусть узнают, они до лета ничего не узнают, там уж сугробы, чистый паспорт, чище, чем Милинко – он таким до мая будет, а до мая меня самого уж не будет здесь, ни меня, ни Анны.
– Гриш, ты чего, спишь?
– Не «чего», а «что», – машинально поправил ее Кротов.
– Гриш, у нас ребеночек будет...
– Не будет у нас ребеночка. Нельзя нам. Аборт сделаешь.
– Да ты привыкнешь, Гриш... Мне уж тридцать пять, тебя люблю больше жизни – как же без ребеночка? Да и аборт мне делать нельзя, врачи предупреждали... Ты чего, Гриш?
– Ничего. Думаю, Анна. Думаю.
«Спасибо бате: верно учил – „бабе не доверяй, нельзя, она без зла продаст, у нее натура такая особая, нам непонятная“, – размышлял Кротов тяжело и горько. – А скажи я ей, что будем пробиваться за рубеж? Ведь хотел сказать, святой дух небось удержал. Умная, не отымешь, умная, а все одно не может понять, что тут нам не жить. Ну ладно, ну говорил я ей, что паспорт карлика вычищу, на нее переправлю, с р а б о т а ю, умею это. Луигу спасибо, всеми почерками владел дворянин, на две руки, небось доносы в гестапо и с правой и с левой строчил... Эх... Снова один. Нужна ж ты мне, Анька, дура! Что ж ты себе приговор пишешь...»
Он повернулся к ней; она ждала этого, вжалась в него, обвила шею сильными руками.
Кротов тяжело усмехнулся:
– Изумруд с пальца сними, кожу мне царапает...
2
Костенко прилетел в Москву и с аэродрома сразу же отправился в министерство. Там в его кабинете Тадава уже собрал оперативную группу; генерал сидел в углу, возле книжного шкафа.
– Владислав Николаевич, – заметил он, сухо поздоровавшись, – я позволил себе не согласиться с вашим выговором Тадаве, я не утвердил его; я объявил строгий выговор дежурному в Смоленске. Тадава ночевал в комнате для оперативников при угро...
– В своем номере надо было спать, – хмуро возразил Костенко. – Или предупреждать дежурного, коли тот – недотепа. Но раз вы отменили, я замолкаю.
– Товарищ генерал, – поднялся Тадава, – к сожалению, я вынужден согласиться с выговором моего непосредственного начальника. Я благодарю вас за то, что вы лично разбирались, но виноват все-таки я. Во-первых, я обязан был предупредить дежурного, и не раз, во-вторых, поскольку все знали мои координаты, то искали именно в отеле, и наконец, в-третьих, мне следовало бы сидеть в комнате оперативного дежурного, там все телефоны.
– Знакомые интонации, – усмехнулся генерал. – Хорошо, закончим турнир рыцарей, пора к делу. Начинайте оперативку, Владислав Николаевич.
Костенко как-то непонимающе посмотрел на генерала, потом сухо кашлянул:
– Я казню себя за... столь поздний полет... Попади я в Берлин на пару дней раньше и...
– Начинайте оперативку, – резко повторил генерал.
– По пунктам. Первое: Кротов, убивший Миленко, в этом теперь нет сомнений, обучен навыкам диверсионной снайперской стрельбы; умению отрываться от слежки; основам грима; изготовлению фальшивых документов; организации схоронов в лесу. Второе: он забрасывался абвером в Батуми летом сорок второго года; возглавлял группу из четырех человек некто Лебедев Эрнест Васильевич, 1922 года рождения, место рождения – Кемерово, более точных данных нет. После выполнения задания Лебедев и Кротов застрелили – так было спланировано задание – двух своих подчиненных, радиста и снайпера, ибо их инструктировали: «Не оставлять следов, уходить обратно морем, двух человек возьмет подводная лодка». Я считаю, что мы должны немедленно поставить наблюдение за домом матери Милинко. Если Кротов будет просить политическое убежище, – а он должен его просить как Милинко, а не Кротов, – ни одного свидетеля не должно остаться из тех, которые могли бы опознать гада, убившего истинного Григория Милинко из деревни Крюково.
