Николай Вихирев - Искатель. 1965. Выпуск №1
Вспомнился учитель мой. Маленький, коротконогий, а как по фермам лазил, что акробат.
«Ты, — говорит, — Сань, примерься глазом. Рассчитай, а тогда хоть по воздуху лети, если знаешь, что нога твоя все равно найдет опору».
Вскочил я с полатей. Знаю, вышка уже в наклонном положении, на какое-то мгновение застыла. Я схватился за провислый канат с подветренной стороны, обвил его сапогами и — вжик. Пятьдесят метров летел к земле. И только вдарился о песок, как затрещало все наверху и почти рядом рухнула груда металла.
Чудом спасся. И заплакал. Жалко стало. Двадцать два дня работали… А потом вижу — бегут ко мне. Злость взяла. «Посмотрим еще, кто кого!»
Через пятнадцать дней все-таки флаг закрепил я на новой вышке, вот тогда я и сплясал на полатях.
Зверобой — длинноногое такое растение. С маленькими золотистыми цветочками. Мать всегда мне кладет в чемодан пучок травы, поломанной по суставам. «Завари, сынок, в дальних краях. От сердца помогает», — приговаривает.
Она и сама, старая, не знает, правда ли помогает.
Вот и сейчас лежит у меня в чемодане зверобой. Везу на Мангышлак.
Бежать от ребят не след.
Гилберт Кит ЧЕСТЕРТОН
ПРОКЛЯТАЯ КНИГА[1]
Профессор Опеншоу всегда шумно выходил из себя, когда кто-нибудь называл его спиритуалистом или верующим в спиритуализм. Это, однако, не исчерпывало его запаса взрывчатых веществ, ибо он выходил из себя также и в том случае, если кто-нибудь называл его неверующим в спиритуализм. Он гордился тем, что всю свою жизнь посвятил исследованию метафизических феноменов, и тем, что никогда не высказал ни одного намека по поводу того, действительно ли он считает их метафизическими или только феноменальными.
Больше всего на свете профессор любил сидеть в кругу правоверных спиритуалистов и рассказывать — с уничтожающими описаниями, — как он разоблачал медиума за медиумом, раскрывал обман за обманом. Он действительно становился человеком с большими детективными способностями и интуицией, как только устремлял взгляд на объект, а он всегда устремлял взгляд на медиума, как на в высшей степени подозрительный объект.
Профессор Опеншоу — худощавый человек с львиной гривой неопределенного цвета и гипнотическими голубыми глазами — стоял, беседуя с патером Брауном, своим другом, на пороге отеля, где они провели прошлую ночь и где только что позавтракали. Профессор довольно поздно возвратился после одного из своих крупных экспериментов, как всегда, раздраженный. И сейчас он все еще мысленно переживал войну, которую постоянно вел один, да к тому же против обеих сторон.
— О, я не говорю о вас, — говорил он. — Вы не верите в это даже и тогда, когда это правда. Но все остальные вечно спрашивают меня, что я пытаюсь доказать. Они, как видно, не понимают, что я человек науки. Человек науки ничего не пытается доказать. Он пытается найти то, что само себя докажет.
— Но он еще этого не нашел, — заметил патер Браун.
— Положим, у меня имеются кое-какие выводы, которые не так уж отрицательны, как думает большинство, — ответил профессор после минуты недовольного молчания. — Как бы ни было, если тут и можно что-то найти, то они ищут это «что-то» не там, где нужно. Все носит слишком театральный, слишком показной характер: их блестящая эктоплазма, трубные звуки голоса и все остальное, сделанное по образцу старых мелодрам и шаблонных исторических романов о семейном привидении! Я начинаю думать, что если бы вместо исторических романов они занялись историей, то действительно нашли бы что-нибудь… но только не привидения.
— В конце концов, — сказал патер Браун, — привидения — это только появления. Вы, кажется, говорили, что семейные привидения существуют для соблюдения приличий…
Взгляд профессора, обычно рассеянный, внезапно остановился и сосредоточился, словно перед ним стоял подозрительный медиум. У профессора был теперь вид человека, ввинтившего в глаз сильное увеличительное стекло. Не то чтобы он считал священника хоть сколько-нибудь похожим на подозрительного медиума, но его поразило, что мысли друга так тесно совпали с его собственными.
— Появления, — пробормотал он. — Как странно, что вы сказали это именно теперь! Чем больше я изучаю этот предмет, тем яснее вижу: они проигрывают оттого, что ищут одних только появлений. Вот если бы они хоть немного вдумались в исчезновения…
— Да, — сказал патер Браун, — в конце концов в настоящих волшебных сказках не так уж много говорилось о появлениях знаменитых волшебниц; пробуждение Титании или видение Оберона при лунном свете… Однако имеется бесчисленное количество легенд о людях, которые исчезли, были украдены волшебницами. Напали ли вы на след Килмени и Тома Римера?
— Я напал на след обыкновенных современных людей, о которых вы читали в газетах, — ответил Опеншоу. — Можете смотреть на меня сколько угодно, но именно этим делом я занят сейчас. Откровенно говоря, я думаю, что многие метафизические появления вполне могут быть объяснены. Чего я не могу объяснить, так это исчезновений — в тех случаях, когда они не метафизические. Это люди в газетах, которые исчезают и которых никогда не находят, — если бы вы знали подробности, как их знаю я… И вот только сегодня утром я получил подтверждение — изумительное письмо от одного старого миссионера, вполне почтенного старика. Сегодня он придет ко мне в контору. Вы, может быть, согласитесь пообедать со мной, и я вам сообщу результаты конфиденциально.
— Благодарю вас, я приду, если только, — сказал патер Браун скромно, — если только не буду украден волшебницами.
Они расстались, и Опеншоу, завернув за угол, направился к небольшой конторе, которую он нанимал по соседству главным образом для опубликования коротких статей и заметок о метафизических и психологических явлениях, написанных в самом сухом и самом агностическом тоне. У него был только один клерк; он сидел сейчас за конторкой в передней комнате конторы, подбирал цифры и факты для газетного отчета, и профессор замедлил шаги, чтобы спросить у него, пришел ли м-р Прингль. Не переставая складывать свои цифры, клерк ответил, что нет, и профессор направился в заднюю комнату, которая служила ему кабинетом.
— Кстати, Берридж, — добавил он, не оборачиваясь, — когда придет м-р Прингль, пошлите его прямо ко мне. Можете не прерывать работу. Я хотел бы, если возможно, чтобы эти заметки были закончены сегодня вечером. Оставьте их на моей конторке, если я задержусь.
