Иван Кычаков - Искатель. 1969. Выпуск №6
— Не агитируй, не на сборах комсомольских! Ведь, наверное, комсомолка?
— Ошибся, коммунистка!
— Ого! Справаджу тебя к Рену, вот будет подарочек нечаянный!
— Иой, Ромцю, ну що за глупство? Ты в свою душу заглянь, другим стал за эти дни, навек от бандитов отвернулся…
Ива спросила:
— Помнишь, как погибла «боевка» Дубровника?
— Сам там был…
— Ты живым тогда ведь ушел… — вела свое Ива.
— Только чудом и спасся. До сих пор удивляюсь… — Романа явно заинтересовал неожиданный поворот разговора, он выжидающе смотрел на девушку.
— Благодари Малеванного, что землю топчешь…
— Так он…
— Да. Узнал тебя еще на автобусной остановке, фотография твоя есть, еще со времен оккупации… Вот и провалился бездарно Дубровник.
Где-то очень далеко, там, где за серой пеленой снега спряталось село, поднялась в небе красная ракета. Ива проводила взглядом оранжевый, размытый пургой комочек огня.
— Как по вашим правилам вы поступаете, если видите в небе ракету? — спросила у Романа девушка.
— Обычно обходим то место. Мы ракетами не пользуемся, ходим в темноте. А раз ракета — значит там «ястребки» хороводятся…
— Добре, — почему-то обрадовалась Ива и сунула руку за отворот кожушка.
Роман отпрыгнул в сторону, потянул затвор автомата.
— Облыш. Ни к чему мне в тебя стрелять. И не пистолет у меня, ракетница. Договорилась со своими: если забеспокоятся, пусть сигналят, я отвечу, ваши обычаи мы тоже знаем.
Ива переломила ракетницу, достала из кармана два заряда.
— Зеленая ракета — «все в порядке», красная — «прощайте, товарищи»… Какую выбирать?
Роман ответил не сразу. Вот и наступил тот момент, когда надо решать окончательно: или-или… Он, наконец, скрутил цигарку, прикрылся полою ватника, прикурил.
— Зеленую. Кажы, що бажаеш од мене?
Улетел в небо зеленый комочек, описал дугу, погас.
— Кажы, що робыты? Вирю Мальованому, а раз прийшла од нього, то й тоби вирю…
Двое в бункере
Трудно сказать, как, по каким признакам Рен почуял опасность. Правду говорят, у старого волка нюх особый. А вроде бы все было спокойно, «боевка» занималась будничными делами: кто латал одежду, кто чистил оружие, кто лениво перебрасывался в карты.
Рен с утра неприкаянно бродил по своему бункеру, порой о чем-то задумывался и тогда стоял неподвижно, подпирая головой низкий накат. Когда на проводника находило такое настроение, в его бункер боялись соваться. А тут Рен сам вызвал двух «боевиков» и приказал проверить, хорошо ли заминирован схрон с архивом краевого провода. Архив накапливался несколько лет. В металлических патронных ящиках хранились донесения от сотников и проводников, рапорты самого Рена центральному проводу, копии его приказов, протоколы наград, записи бесед с разными людьми. Рен во всем любил порядок: когда кого повышал в звании, расстреливал или награждал — все фиксировал в соответствующих документах.
Бумаги эти представляли определенную ценность. По ним можно было проследить действия краевого провода за значительный отрезок времени, выявить важные связи. Кроме того, они, по сути, являлись грозным обвинением: в рапортах сотников и военно-полевой жандармерии подробно перечислялись все «акции» против населения. На большинстве приказов и рапортов значилось вместо названия территории стандартное «мисце постою», но в тексте встречались наименования сел, лесов, речек, дорог, и по ним можно было определить зоны действия банд. Правда, они уже не существовали, однако в тех местах еще скрывались уцелевшие националисты.
«Боевики» возвратились растерянные.
— Друже проводник, в минах вывернуты взрыватели, — переминаясь с ноги на ногу, доложили Рену.
— Заминируйте снова, — внешне спокойно распорядился Реи. — Ящики откройте, рядом поставьте канистры с бензином. Чтоб дотла сгорело все после взрыва.
«Неужели Роман предал? — росло у Рена подозрение. — Он минировал схрон с архивами… Он знает, как и обезвредить мины…»
Велел позвать Чуприну. Пока искали Романа, проверил пистолет, еще один сунул в задний карман брюк.
Роман влез в бункер заспанный — подняли с нар.
— Сдаеться, Роман, приходит нам конец, — проводник был очень встревожен. — Надо менять бункер, связи, курьеров — все менять, если хотим оставаться живыми.
— Нелегко это зимой, — после короткого размышления сказал Роман. — Будем, как медведи-шатуны, по лесам мотаться. А что стряслось? Вроде бы ниоткуда тревожных сигналов не поступало…
— Вот то-то и оно… Не могут чекисты оставить нас в покое. Они даром хлеб не едят. Откуда, почему такое затишье? Будто и нет нас на белом свете. Не к добру. Значит, собираются с силами, чтоб ударить смертельно.
— Так и наши не активничают, — продолжал сомневаться Чуприна. — Может, потому и тишина? Мы их не трогаем, они нас тоже?
— Глянь, Романе, мне в очи, — негромко приказал Рен.
Чуприна поднял голову. Было у него в неясном свете коптилки лицо как из меди; отливала светлым литым металлом присушенная, прокаленная зимним студеным ветром кожа. Он не моргнул даже тогда, когда проводник медленно опустил руку в карман.
— Был я тебе отцом…
Рен внимательно всматривался в голубые глаза Романа, будто искал в их глубине то, что подтвердило бы его неясные сомнения, навеянные сегодняшним днем подозрения.
Роман смотрел на него без ненависти — равнодушно, чуть озабоченно.
— Щенок! — загремел проводник. — Языком измену заметаешь? А у самого очи застыли, как из гипса вылепленные!
«Вот и конец, — горестно подумалось Роману, — недолго ждать довелось». И еще обрывками, обгоняя друг друга, понеслись другие мысли: не оставит Рен в покое Еву и дочку, пошлют головорезов своих, закатуют.
А там, над толстым накатом бревен, ложится в леса солнце. Низкое вечернее небо навалилось на сосны. Сегодня оно спокойнее: желто-оранжевый диск солнца, идут медленно бесконечные облака. Стынет на ночь глядя лес. Наверное, именно сейчас двинулись в путь оперативные группы. Если бы протянуть несколько часов…
В бункере душно. Воздух плотный, стоялый, пропитанный потом, запахами пищи, ружейной смазки, лежалой одежды. Роману хочется разрезать воздух на куски, как студень, и выбросить через круглый люк наружу. У Рена рука в кармане — там пистолет. Он всегда был предусмотрительным, Рен, даже когда подобрал оборвыша, сунул ему кость: жри и помни, чье мясо лопаешь.
— Руки за спину, — приказал проводник.
Роман стоял, чуть расставив ноги, зорко следил за каждым движением проводника. Он нехотя выполнил приказание, всем своим видом показывая, как его возмущают непонятные подозрения.
