Эдуард Байков - Подлунные истории (сборник)
Вскоре машина остановилась возле районного управления. Его вывели, завели в здание, оставили сидеть в какой-то камере.
Неожиданно дверь открылась, на пороге появился Ольгин отец. Игорь от удивления аж привстал – а что будущий тесть тут делает? В следующее мгновение до него дошло – ах, ну да, Сергей Никифорович работает же в военной прокуратуре.
– Ну, ты и шалун, зятюшка, – хмыкнул тесть, – ты знаешь, что они хотят на тебя три статьи повесить?
– Чего? – Игорь очумел.
– А ты как думал? Мелкое хулиганство, сопротивление сотрудникам полиции, оскорбление чести и достоинства полицейских при исполнении ими своих служебных обязанностей.
Поглядев на разом сникшего Игоря, он потрепал его по голове:
– Ладно, не робей, хлопец. Отмажем.
В это время в камеру стремительно вошел мужчина в форме подполковника милиции.
– Это Геннадий Петрович, начальник РУВД, – представил его военный прокурор.
– Значит так, – быстро и требовательно начал тот, обращаясь к Игорю, – мы не даем делу на тебя ход, но ты теперь, в ближайшие пять лет, будешь жить тише воды, ниже травы. Улицу переходить будешь только на зеленый свет, понял?
Игорь, напуганный и деморализованный, поспешно кивнул.
– И смотри, – добавил тот сурово, – за тобой будут присматривать… помощник мэра.
Когда Игорь вышел в сопровождении Сергея Никифоровича из стен Управления, их возле своей «вольвочки» ждала Ольга. Горе-жених обнял ее, со стыдом и омерзением к самому себе, чувствуя запашок дерьма, налипшего на его задницу.
«А насчет вчерашнего, – решил он, – глупость все это, простая блажь с ее стороны. Она любит меня – я же вижу. Все забыто, как дурной сон!»
Ольга вела машину и чувствовала себя виноватой. На кой ляд она поддалась минутной слабости и легла в постель с этим мужланом Василием?! Она со стыдом вспоминала свою измену.
Это была просто похоть, животный инстинкт и не более того. Там не было и в помине каких-то возвышенных чувств, душевных, платонических переживаний, не было любви, нежности, духовной близости – ни чем подобным там и не пахло.
Яростное совокупление двух сексуально возбужденных особей – самки и самца в человечьем обличии. Все моральные запреты, нравственные начала были отброшены в сторону, забыты разом. Лишь одно огромное всемогущее Либидо, вырвавшееся наружу из темных глубин подсознания, затмившее рассудок, возобладало над волей, долгом и совестью, сметая со своего пути все преграды и психические заслоны. Либидо, в который раз доказавшее свое превосходство и мощь, силу своего воздействия на душу человеческую и принадлежащий этой душе интеллект.
Оба они – и она, и ее бывший бой-френд Вася – оказались перед этой силой несостоятельны – к счастью или к сожалению. Наверное, все же – последнее.
Ольга покосилась на своего спутника. Игорь сидел рядом, такой потерянный и уязвимый – у ней сжалось сердце от любви и жалости к нему. И… она хотела его.
* * *Этой же ночью в другом медвытрезвителе – в соседнем районе – происходила совсем иная история.
Павел тусовался в компании своих приятелей – таких же шестнадцатилетних выпускников гимназий и лицеев. Послушали выступление местных рэперов, от души потанцевали в топчущейся, дергающейся толпе тинэйджеров обоего пола. Потом попили пивка, захотелось чего покрепче. Впятером наскребли денег на пол-литра фирменной водки.
Один из них побег в магазин неподалеку, остальные решили подклеить чикс. Чиксы не клеились – какие-то загруженные все, напряженные. Подвалили к троим, в вызывающе крикливых прикидах «кобылам» – и с теми не добазарились ни до чего.
Неожиданно подошли три здоровенных жлоба лет этак двадцати. Как оказалось, бой-френды клёвых чувих. Задетые самцы начали качать права, разводить рамсы гнилые. Вернулся с пузырем Толик-каратист, как раз когда завязалась потасовка.
Павла толкнули, но он так и не успел никому вмазать. Толик подпрыгнул, заехал кроссовкой в челюсть одному из жлобов. Бутылка выпала из пакета и разбилась. Тут менты и подоспели.
Все разбежались, кто куда, а Пашу черпанули почем зря. Как он ни доказывал, что не принимал в драке никакого участия – просто не успел – его все же замели. Затолкали в луноход и привезли в вытрезвитель. Заставили присесть несколько раз с вытянутыми руками. Он неловко присел, качнулся.
– Все ясно, – удовлетворено осклабился мент за столом.
Ему вторила ухмылка медсестры.
Не смотря на его протесты, Павлика заставили раздеться до трусов и посадили в пустую камеру. Он чуть не расплакался от обиды – в чем его вина? Выпил пару банок пива – это что, преступление великое? Кулаками он не махал, даже непристойности девкам не говорил. А у него мать больная дома – если сын не явится сегодня домой, что она может подумать?! Она же с ума сойдет этой ночью, не дождавшись его! Последствия непредсказуемы – с матерью может случиться приступ! Она ведь одна – только он у нее и есть…
Все это он с отчаянием поведал учтивому полицейскому в лейтенантских погонах, заглянувшему к нему через час. Тот понимающе кивал, слушая сбивчивый взволнованный монолог юного правонарушителя. Под конец неожиданно и вполне дружелюбно предложил:
– Хочешь выйти?
Тот недоверчиво посмотрел на офицера, затем с энтузиазмом закивал – да, мол, жуть, как хочу!
– Дашь мне, и я тебя отпущу.
– Дать чего? – не врубился поначалу сбитый с толка юнец. – У меня с собой не осталось денег.
– Не прикидывайся Дюймовочкой, – усмехнулся мент, – дашь поиметь себя в очко, и свободен.
Павел почувствовал, как от жгучего стыда залило краской лицо.
Мент бросил на него быстрый взгляд и поднялся.
– Подумай, вернешься к своей маме… Зайду через полчасика.
Эти полчаса Паша промучился в раздираемых его сомнениях – никогда в жизни он еще так не страдал – не физически, нет… Морально. Но забота о матери-сердечнице пересилила стыд и отвращение.
Голубой мент провел его в какой-то кабинет, закрыл дверь на замок. С усмешкой приказал стянуть трусы.
– Подойди к столу, повернись, встань раком, – командовал он отрывисто, в голосе угадывалось нарастающее возбуждение.
Павлик проделал все в точности.
Лейтенант подошел к нему, послышался шорох расстегиваемой пряжки ремня…
Павел едва не вскрикнул – острая боль пронзила его. Сзади возбуждено сопел его мучитель.
Почувствовав на глазах слезы, Павел стиснул зубы – чертов мент, настоящий козел! Педрила вонючий!
Но он терпел – ради мамы, ради себя.
Потом мент отвел его обратно, велел одеться и ждать. Минут через десять его выпустили из камеры – он прошел мимо стола, за которым сидела медичка и насмешливо-презрительно разглядывала его.
