Евгений Войскунский - Искатель. 1975. Выпуск №1
— Привет, охотничек!
Гришуня, помахав приветственно ручкой, прошелся к пантам и довольно цокнул:
— Ладные!
Держался Гришуня в тайге как в своей комнате, уверенно, непринужденно, не в пример иным знакомым охотникам, словно чувствовавшим чей-то взгляд из-за куста, но этим-то и нравился он Комолову больше других.
— Вишь, к завтраку поспел, — сказал Гришуня. — Забирай печенку да иди к балагану. Я тоже проголодался.
— Тихо тут в этом году.
— Ушли подале. Берегут заказник. Мне только и разрешили около пострелять.
— Начальство тебя любит. Али навестить придет? — Гришуня поддел изюброву печень на солидный сук, попробовал, не сломится ли он под ее тяжестью. — Ждешь гостей-то, а?
— Некого. Да и некогда, поди, им.
— Окотилась охотоведица? — хохотнул Гришуня.
— Мальчика родила, — осуждающе заметил Комолов.
— Способная… — словно не слыша укоризны в голосе. Антона, продолжил Гришуня, но добавил примирительно: — Вот видишь, еще один сторож в тайге прибавился.
— А твои дела?
— Прижились выдрочки, перезимовали. Еще неделю-другую погляжу да можно и докладывать начальству…
— А Зимогоров про тебя не спрашивал.
— Так должно и быть. Скажи Зимогорову — все узнают про то, что выдры выпущены. И пойдут зимой стрелять. Велено начальством подождать с оповещеньем. Да и Зимогоров участок здесь. Чего ему беспокоиться?
— Ну он-то по-другому думает. Царем и богом здешних мест держится. «У меня под началом целая Голландия по площади».
— Думать — не грешить, как мой папаня говорит. Хотел, да не съел.
— Жаль, что нет у тебя времени с ним потолковать. Вот бы причесал его.
— Всех причесывать для себя в гребешке зубьев не останется, — довольный собой, Гришуня цокнул языком. — Не нравится, выходит, тебе егерь.
— Егерь как егерь. Я уж говорил тебе. Только вот у тебя находится для меня время, а у других — нет. Я, сам знаешь, с четырнадцати лет охочусь. Походил с промысловиками. «Присматривайся, — говорят, — думай». Ну, присмотрелся, а чего обдумывать — не знаю. «Делай, как мы», — а сами каждый раз по-иному поступают. Охота не математика, в ней дважды два нулем может обернуться.
— Точно, — кивнул Гришуня, пристально присматриваясь к тому, как работал ножом Комолов. Действовал он быстро и ловко, и было совсем непонятно: чего приспичило Антону жаловаться на наставников-промысловиков? Делом они заняты — верно. «А будь ты мне не надобен, стал бы я с тобой трепаться, — подумал Гришуня. — Ну, а за сведения, что не собирается сюда никто, спасибо. Надо бы тебя по шерстке погладить». И Гришуня сказал:
— Что человек, что скотина, тыкается в бок матери, пока в вымени молоко есть. А с тебя чего промысловики возьмут? Шерсти клок? И ее нет, одна есть на голове, без подшерстка.
— Я к тому и говорю: ты, Гришуня, другой человек! У всех спрашивать да клянчить надо, а ты сам сколько для меня сделал. Видишь, надобно мне что-то, сам догадываешься. Я каждый твой совет помню.
Резковатый в движениях, Антон выпрямился, с лаской посмотрел на своего друга — рубаху-парня, и увидел крепко разбитые олочи на ногах Гришуни, мягкая трава ула высовывалась из разъехавшихся швов. — Ты уже давно здесь? Чего же не сказал?
— Олочи разбиты? — Гришуня рассмеялся, но глаза его оставались серьезными. — Нитки, хоть и капрон, да не сохатины жилы. Кожу рвут, проклятые. В городе олочи тачали. А сам и месяца не шастаю. Мне, сам понимаешь, панты совсем не нужны. Случайно время совпало. Тайный зверь выдра. Не знают толком, когда она спаривается, по скольку щенят приносит. Потому и решили понаблюдать в это время. А в какой ключик мясо снесешь? День жаркий будет.
— Внизу. Вон там, в зарослях лещины.
Гришуня подумал было, что есть родник и поближе к балагану Комолова, да решил помолчать. Многознайство требует объяснения, а выставляться Гришуне совсем не хотелось. Главное — парень привязался к нему крепко.
— Я олочи с собой в запас взял. Подарю тебе. Я сам шил, без капрона. Не разойдутся по швам. Для милого дружка и сережка из ушка, — стараясь подделываться под манеру Гришуни говорить присловьями, добавил Комолов.
Глава третья
Удэгеец ласково смотрел на Семена.
— Здравствуй, Дисанги. Откуда ты… — проговорил инспектор и запнулся: очень уж хотелось спросить «взялся», да неловко. Семен почувствовал себя скверно — просмотрел человека в пяти шагах, а еще минуту назад старший лейтенант искренне считал себя достаточно опытным таежником.
Старик чуть развел руками, отвечая на недосказанный вопрос, мол, тут и стоял, давно стоял, на тебя смотрел, ты подошел — «здравствуй» сказал. Но спросил Дисанги о другом.
— Почему так задумался, инспектор? — Дисанги задал спасительный вопрос. Невежливо интересоваться, почему же, идучи по тайге, человек не заметил другого. Так запросто можно и в когти хищника угодить.
— Я немного и к тебе шел… — коверкая русский, ответил инспектор. Это получалось ненароком. Казалось, если говорить, подделываясь под строй чужой речи, то тебя легче и правильней поймут.
— Вот и нашел. Рад тебе, инспектор. Идем к табору. Кушать будем, чай пить будем.
Они направились через лиственничный бор в сторону болота. Летом лиственницы не нравились Семену. Мочковатые сучья выглядели уродливее, а венчики хвои, торчащие из мочек, казались редкими, бледными, худосочными. Редкий подлесок меж стволов выглядел куда ярче, пышнее, приятнее.
— Плох я охотник стал. Руки, ноги совсем не охотники, а головой охотник — плохая охота, — бормотал Дисанги, вроде бы и не обращаясь к спутнику.
— Как это «головой охотник»? — из вежливости переспросил старший лейтенант, глубоко переживая свою оплошность.
— Молодых учи. Только говори, пальцем тыкай. Охота — не ходи. Рука — не та, глаз — не та. Однако голова еще та. Голова не та — пропал человек.
В нежный дух лиственничного бора стал вплетаться резкий запах костра.
«Ну здесь-то я определенно почуял бы присутствие человека, — попробовал успокоить себя инспектор. — Конечно, не мне соревноваться с «лесными людьми». Однако и отчаиваться не стоит». Словно отвечая на мысли Семена, Дисанги проговорил:
— Я тебя в распадке увидел. Ты травой шел — одни верхушки шевелились.
— А говоришь, Дисанги, глаза не те! — рассмеялся над самим собой Семен. — Ведь распадок, пожалуй, в полукилометре от табора и просматривается плохо.
— Нет, инспектор, не те. Не те. Нос и тот плохо чует. Раньше сильно лиственница пахла, а теперь нет.
