Лев Квин - Ржавый капкан на зеленом поле
Но я не был настроен на шутливую волну:
— Неужели ты ни о чем другом, кроме туфель, думать не можешь?
— Почему же? Джинсы, например, тоже не выходят у меня из головы.
Переговоры у распорядителя кончились явной неудачей. Это я прочитал на славном личике Оливии, когда она возвратилась к своему рабочему месту.
— Мне очень жаль, господин профессор… — Она развела руками.
— Распорядитель возражает?
— Он говорит, что…
— Позовите-ка лучше его самого. Зачем вам взваливать на себя тяжкую роль посредника?
Оливия вроде бы даже обрадовалась:
— Как прикажете, господин профессор!
И вот передо мной предстал лысеющий мужчина средних лет с заметным «пивным» брюшком. Несмотря на жару, он был облачен в черную пару с бабочкой. Ощущалась в нем гостиничная выучка высокого класса.
— К вашим услугам, господин профессор.
Его баритон был напитан глубоким чувством собственного достоинства и самоуважения.
Я объяснил ему, почему нас с Ингой не устраивает двухместный номер, пусть даже самый шикарный.
— К великому моему сожалению, в отеле в настоящий момент не имеется в наличии свободных одноместных номеров, — провозгласил он.
— Это странно.
— Ничего странного, господин профессор. Самый разгар туристского сезона.
— Но ваша портье сказала нам нечто совершенно противоположное.
Он метнул в нее молниеносный испепеляющий взгляд. Бедная Оливия даже съежилась.
— Портье — простой исполнитель, она понятия не имеет о заказах. Ими в отеле ведаю только я. Свободные номера действительно есть, но все они бронированы. Подходят поезда, и наши гости тоже. Как я им скажу, что их телеграфный заказ отменен?.. Может быть, завтра, господин профессор.
Распорядитель лгал, я видел это совершенно отчетливо по легкой издевочке в его водянистых, с густой сетью красных прожилок глазах. Почему-то он изо всех сил старался всучить мне этот двести второй номер. Почему-то ему было нужно, чтобы мы вселились именно туда. Иначе с чего бы он стал так упрямиться? Наоборот, вышколенный персонал австрийских гостиниц всегда идет навстречу посетителям, даже стремится предугадать их желания.
— Что ж, — сказал я, — тогда мы попытаем счастья в других отелях… Фрейлейн Оливия, не окажете ли любезность вызвать такси?
Издевочка в глазах распорядителя исчезла, в них шевельнулось беспокойство.
— Вряд ли вы сейчас что-нибудь найдете в Инсбруке, господин профессор. Я же сказал: разгар летнего сезона. Туристы идут косяками.
— На худой конец, заедем в магистрат. Дежурный, наверное, что-нибудь придумает. У них там, мне говорили в Вене, есть места для приезжих.
Упоминание о магистрате, как я и рассчитывал, подействовало. Ведь, в конце концов, если я пожалуюсь, распорядителю придется держать ответ перед городскими властями. Профессор, публицист, гость отдела печати…
— Одну минуту, господин профессор, я перезвоню по этажам. Может быть, может быть…
Он важно удалился к себе.
— Ваши листки прибытия, пожалуйста, — попросила Оливия. — Я их зарегистрирую.
— Но ведь еще неизвестно…
— Теперь он найдет! — Миловидная портье бросила на меня одобрительный взгляд. — Найдет!
И он действительно нашел. Вернулся из своей каморки какой-то мягкий, добрый, сияющий весь.
— Представьте себе, господин профессор, номер триста семь и триста четыре! Два великолепных номера, один напротив другого. И никакой доплаты — цены совпадают идеально… Только не на втором этаже, к сожалению, а на третьем, — добавил он с искусственной озабоченностью, словно это могло иметь хоть какое-нибудь значение. — Они тоже заказаны, но, к счастью, лишь на понедельник… Бой! — позвал он.
От лифта рванул к нам бой — патлатый, униформированный так же, как Оливия, дылда. «Бой» — по-английски значит «мальчик». Этому «мальчугану» было за тридцать.
— Вещи господина профессора! — скомандовал распорядитель, и бой моментально подхватил оба наших места. — Триста седьмой номер для самого господина профессора, триста четвертый — для фрейлейн… Триста седьмой — для профессора, — почему-то счел нужным повторить он.
— Слушаюсь!
Мы поднялись на лифте и пошли вслед за боем по длинному коридору с многочисленными поворотами — здание было выстроено уступами.
— Прошу! — Он отпер дверь триста седьмого номера и посторонился, приглашая меня войти.
— Иди ты, Инга!
Но бой не дал ей пройти. Не грубо, не став на пути а будто случайно неловко развернув чемодан.
— Простите, фрейлейн, этот номер предназначен для господина профессора.
Инга захлопала глазами:
— А какая разница?..
— Он… удобнее, больше, прекрасный вид на Южную цепь.
— Замечательно! — Я изобразил на лице восхищение. — Вот пусть моя дочь им и любуется. Молодым девушкам полезен прекрасный вид. Словом, Инга, этот номер твой, я дарю его тебе вместе с Южной цепью.
Но бой не отступал:
— Господин распорядитель сказал…
— Господину распорядителю совершенно безразлично, кто из нас в каком номере будет жить.
Именно в этом я не был уверен!
Что еще оставалось делать нашему великовозрастному бою? Он исчерпал до конца свои возможности и молча убрал с пути чемодан, прекратив все попытки навязать мне волю распорядителя.
Большое, почти во всю стену, окно моей комнаты выходило на привокзальную площадь. Я отдернул тяжелую штору, распахнул настежь широкие створки.
— К тебе можно?
Вошла Инга.
— О, какой у тебя простор! Почему же он сказал, что тот больше?.. И гобелен! Неужели что-то старинное? — Она ощупала ткань. — Да нет, туфта, одна видимость!.. О, да здесь тоже телефон! Прекрасно, ты сможешь руководить мною, не покидая комнаты… Ну, чем займемся в незнакомом городе, отец?
— Должен подойти представитель магистрата.
— Не ждать же его до ночи. Пробежим хотя бы по улице. Новый город, новые свежие впечатления.
— А представитель?
— Скажи портье, что через час вернемся.
Так и сделали. Перед уходом я снова задернул плотную штору — ровно до середины распахнутого окна. В комнате стало полутемно.
— Да ты закрой совсем, — посоветовала Инга. — Пыль налетит, гарь. Видишь, сколько машин.
— Ничего, пусть пыль, зато воздух посвежее.
В комнате действительно пахло затхлым. Ветры непрерывно срывали сырость со снежных вершин и несли в город. Белье, ковры, портьеры, тот же туфтовый гобелен нуждались в тщательном проветривании.
Я вернул ключи от наших комнат Оливии, одарившей меня милой улыбкой, предупредил насчет человека из магистрата.
