Майкл Муркок - Средство от рака
— Какую книгу? У нас их пятьдесят тысяч, — потребовалось время, чтобы шипящий выговор Била достиг ушей Джерри.
— Имена, — пробормотал Джерри, готовый скользнуть рукой к вибропистолету, если того потребуют обстоятельства.
— Ах, этот Лондон, город болезненного тумана! — прошипел Бил. — Имена, мистер Корнелиус, да; секретные имена. Так вы говорите, он назвал «С»?
— Соответствует Охарне.
— И больше ничего?
— Что-то в коде относительно мюнхенского душителя мышей, как мне сказали. Но то могла быть и отсылка к анаграмме Мефистофеля.
— Улавливаю, мистер Асерински, г-хм, — ответил Бил, словно откликаясь на вопрос, и закашлялся.
— Не в моей книге, вообще-то. Это ноль-ноль-пять и — живо сматываемся.
— Неиспользуемое — бесполезное… — начал Бил, озадаченный настолько, насколько мог быть озадачен.
Посещение библиотеки было лишь уловкой со стороны Джерри, но он все еще не мог двинуться, не мог быть уверенным, что потолок не упадет; да и стулу он не доверял.
Джерри поднялся. Бил, задыхаясь, поспешно потянулся за книгой.
Джерри знал: сейчас или никогда.
Он вытащил из шелковой кобуры вибропистолет с хромированными накладками и направил его на Била; тот упал на колени и задрожал.
Когда Била разнесло на куски, Джерри сунул нагревшееся оружие на место, перешагнул через труп, проверил двери и множество окон и принялся за работу, стаскивая книги с полок, пока самая последняя из них не оказалась на полу. Пробравшись через всю эту мешанину, он поднял том, валявшийся у самого края общей кучи, и раскрыл его; как он и ожидал, том содержал шестимесячную подборку цветного приложения к «Санди таймс». Для начала этого было достаточно.
Он извлек из кармана спички и пузырек с жидкостью для зажигалок, побрызгал жидкостью книгу и поджег ее. Остатком жидкости он обрызгал края книжного вороха.
Кто-то шел в библиотеку.
Корнелиус подбежал к двери и задвинул щеколды; потом, спотыкаясь, побежал к дверям на другом конце галереи и запер на щеколды эти двери тоже. Огонь начинал брать свое. Становилось тепло. Он достал вибропистолет и ударил в огромное центральное окно порцией ультразвука, так, что оно вдруг разлетелось на куски, и высунулся в проем, всматриваясь в покрытую туманом улицу. Повиснув на выступе стены, Джерри начал спускаться по водосточной трубе, сильно расцарапав правую ладонь, и опустился на землю там, где его «фантом-VI» с включенным двигателем ждал хозяина.
Через две-три улицы он на минуту остановился и бросил взгляд назад и вверх, где была видна белая глыба здания библиотеки, охваченная оранжевыми языками пламени и мощным столбом черного дыма, который, клубясь, поднимался из разбитого Корнелиусом окна.
Саботаж был для Джерри Корнелиуса лишь побочным занятием, тем не менее он гордился своими успехами в нем.
— Чего ты добиваешься, — как-то спросила у него одна девушка, поглаживая его живот. — И чего ты добьешься, разрушив эту странную библиотеку? Их ведь еще так много. Ну, сколько может сделать один человек?
— Столько, сколько он может, — ответил тогда Корнелиус, накатываясь на нее.
Джерри глянул на огромные, с зелеными цифрами часы на левой руке: четырнадцать — сорок одна.
Он пришпорил «фантом-VI», направляясь из города, лишь изменяя фарами цвет тумана, но не пронзая его. Мышцы его вздулись под шелком, когда он поднял черную, как смоль, руку, чтобы привести в порядок белые волосы над черным лбом. Ему пришлось резко вывернуть руль, чтобы не врезаться в тыл автобусу; он просигналил, проскакивая мимо него в туман, кончиками пальцев придерживая руль. Впереди лежал открытый для движения Башенный мост; он проскочил и его, объехал вокруг «Элефанта» и «Собора» и увеличил скорость до восьмидесяти миль в час, проезжая по мосту Ватерлоо, где туман был слабее, и перед ним открылся Уэст-Энд, большие расцвеченные башни которого считались отличительной чертой столицы.
— О, психоделия[1]! — прошептал он.
Ему нужно было быть на Греческой улице через пять минут. Теперь для него это представляло достаточно простую задачу.
Он должен был встретиться со Спиро Коутрубуссисом — основным связным с организацией.
Коутрубуссис — один из нескольких симпатичных молодых греческих миллионеров, которые входили в состав организации, — был темноволосым, стройным, родом из Петраи, теперь — беженец, натурализованный израильский подданный, что лишний раз свидетельствовало о том, насколько дальновиден он был.
Оставив монотонно гудящий «фантом» на улице около Меркьюри-Клуба — любимого места встреч Коутрубуссиса, Джерри зашагал по посеребренному туманом тротуару и вошел в теплый, освещенный неоновым светом клуб, где его с некоторым энтузиазмом приветствовал швейцар, с благодарностью принявший двадцать долларов чаевых.
Корнелиус проигнорировал часть клуба, отведенную под ужин, где люди сидели на красных плюшевых сиденьях и наслаждались с позолоченных тарелок самой изысканной французской кухней.
Он поднялся по лестнице, шагая через ступеньку, и налетел на Коутрубуссиса, уже ожидавшего его. Тот потер щеку и быстро провел глазами от правой ноги Джерри к левой и обратно.
— Я вижу все те же старые ботинки, — язвительно проговорил он и повернулся, увлекая Корнелиуса в частную комнату, которую он постоянно снимал.
2. Бывшая банковская служащая — девушка-рабыня в частном Дворце Греха
— Как вам удалось пробиться в такое время? — спросил Коутрубуссис, устраиваясь в кожаном кресле у огня, пока покрытая блестками девушка наливала им «перно» из мерцающего графина, который держала на бедре.
Джерри погладил бокал.
— Они думали, что я — приезжий диск-жокей из Франции. Это довольно долго неплохо срабатывало.
Сил стратегической авиации недоставало, и, к ее удовольствию, страна была блокирована радиосудами. Джерри опрокинул в себя напиток желтого цвета и протянул бокал. Девушка пришла в организацию, подверглась в ней преобразованию и была этим счастлива; она сладко улыбнулась Корнелиусу, наполняя протянутый бокал. Когда-то она была клерком в банке, носила зеленый рабочий халат и считала деньги. Ее место заняла другая новообращенная, ранее бывшая хозяйкой гостиницы, что сразу за углом. Организация в целом была очень разборчивой.
Из кресла ревнивым взглядом в сторону Корнелиуса сверкнули глаза Коутрубуссиса. Бедный малый жертвовал собой ради других, но не мог не обижаться на них время от времени.
— Ах, — только и произнес он.
