Ник Майер - Факир
Ответ ученого не заставил себя ждать. Он был короток, но многозначителен.
Дорогой Эдгар! – писал дядя.
Твое содержание слишком незначительно, чтобы на него можно было прожить. У нас на это не пошел бы даже самый последний негр. Мне нужем лаборант в мою лабораторию. Если ты согласен занять это место, я его оставлю за тобой. Уведоми меня, во всяком случае. Если твоя мать захочет тебя сопровождать, то она будет желанной гостьей в моем доме и заменить моей дочери мать, которую Господь отозвал к себе и которую я оплакиваю вот уже два года.
Искренне любящий тебя,
Д.-Т.-А. Токсон.
P. S. – Посылаю тебе на переезд пятьсот долларов.
Это письмо повергло Пензоне в безграничную радость. Он прочитал его в 8 часов утра, в полдень получил бумагу об отставке из рук самого начальника, не ожидавшего, чтобы так легко отказывались от права на пенсию, этого идеала каждого француза – а в половине седьмого был по дороге в Гавр.
Вдова Пензоне поздравила сына, но отказалась следовать за ним. Ни за что в мире она не соглашалась покинуть Гавр, где почивал последним сном ее возлюбленный, а что касается сына, то пусть он отправляется один, напутствуемый ее благословением.
Таким образом, Пензоне сделался лаборантом мистера Токсона.
Уже год прошел, как он занимал эту должность, и под руководством своего дяди сделал большие успехи в науках. Несмотря на наружную суровость, ученый в глубине души питал к своему племяннику нежное чувство вместе с некоторой доле презрительного сожаления, как к потомку другой расы, и какой расы! – менее практичной и более других легкомысленной! – К французской расе, настолько отличной от янкикоторым мистер Токсон, в своей национальной гордости, не был далек от мысли приписывать умственное превосходство над остальными народами и будущее господство над Вселенной.
Пензоне по обязанности занимался естественными науками и, благодаря своим способностям, делал в них немалые успехи, – и, между прочим, не чувствовал к ним особенной любви – его стремления были иные Он превосходно проделывал реакции над различными веществами, но теоретическая часть науки занимала его только наполовину: часто он зевал над черной доской, испещренной формулами и чертежами. И с каким удовольствием по окончении работы он выходил из лаборатории! С какой нескрываемой радостью он освежал свою разгоряченную кровь, расправлял свои мускулы предаваясь занятиям разного вида спорта, которым его физическое воспитание положило доброе начало. Верховая езда, бокс, фехтование, – Пензоне увлекался всем этим! Он, как стрелок, не имел себе равного. Из револьвера и пистолета он бил без промаха, за что в Чикагском клубе атлетики единогласно получил пальму первенства. Сам мистер Токсон был в восторге от этого.
Что же касается мисс Деборы, то она затруднялась бы, если бы ее спросили, высказать свое мнение о кузене-французе: так оно было неопределенно. С точки зрения физической она отдавала ему должное, как красивому молодому человеку среднего роста, с прекрасными темными волосами, с выразительными карими глазами, улыбчивого, с непринужденными и свободными движениями. В нравственном отношении она считала его за приятного компаньона, услужливого и забавного, умеющего с юмором сказать всегда кстати. Вот и все. А не было ли там, в глубине сердца, мысли, что Пензоне, которого обстоятельства сделали товарищем по юности, может когда-нибудь сделаться спутником ее жизни? Она находила его милым – и ничего более. Однако после разговора с отцом, во время которого мы только что присутствовали, она не раз имела случай убедиться в добром сердце и изобретательном уме своего кузена.
III
Дебора, как и всякая женщина, употребляла всевозможные хитрости, чтобы вырвать у отца его секрет, так сильно ее интересовавший, но все попытки были также неудачны, как и первая.
Лишь только мистер Токсон вошел в свою таинственную лабораторию-музей дверь герметически закрылась за ним; опускавшаяся за ней портьера из китайского шелка упала своими тяжелыми складками, и прошли целые часы без всякого шума извне, который бы мог помешать работе доктора Токсона.
Весьма естественно, что Дебора высказала свое беспокойство кузену. Молодой человек ничем не мог помочь ей, потому что ему, как и дочери, доктор запретил входить в музей. Но он счел за лучшее успокоить, ее опасения, сообщив при этом некоторые свои наблюдения, касающиеся мистера Токсона, чего она никак не ожидала услышать от этого, легкомысленного на вид, молодого человека.
Прежде всего, он сказал Деборе, что мистер Токсон начал умерять свои потребности и привычки во всем с тех пор, как на его имя неизвестно откуда прибыл огромных размеров ящик, который с величайшими предосторожностями был перенесен и поставлен к нему в музей, и никто, кроме него самого, не видел содержимого ящика, потому что ученый собственноручно распаковывал его. Прибытие, кроме того, в этот таинственный дом целого тюка с вещами послужило как бы сигналом к перевороту в действиях доктора, что с некоторых пор было замечено и Деборой.
Но это еще не все. Пензоне заметил нечто другое, ничем с виду не связанное с предыдущим, но что он, тем не менее, поспешил сообщить кузине: мистер Токсон заметно изменил строго начерченный план своих занятий. До сих пор он исключительно занимался науками естественными, преимущественно химией, физиологией и механикой; теперь же были только филологические исследования, совершенно, казалось, поглотившие его. Конечно, он не находил нужным объяснить Пензоне эту перемену, довольно странную для ученого, достигшего апогея в своей карьере, но молодой человек и не нуждался в подобном доверии. Ему было достаточно бросить взгляд как на работы Токсона, так и на заглавие книг, которыми с некоторого времени книгопродавцы наводнили весь дом, чтобы самому заметить, чему тот посвящает свое время.
Это было почти все без исключения работы по изучению языков и, преимущественно, языков восточных, начиная от классических трудов Вильяма Джонсона, Ка- лебрука, Шпегеля, до последних руководств по разнообразным наречиям Индостана.
Не для того ли трудился мистер Токсон над санскритским языком в тиши своего музея, уединяясь туда на целые дни, чтобы отыскать какую-нибудь связь между ним и отечественным наречием?
Узнав эти странные подробности, ускользнувшие от ее внимания, мисс Дебора затруднялась вывести отсюда какое-либо заключение, но одна последняя новость поразила ее еще более и сильно обеспокоила. Пензоне ей сказал, что недавно новая идея пришла в голову доктора: он готовился к большому путешествию.
