Ольга Шалацкая - Кто ее убил
Сегодня она уже посадила три груши и рассадила черную смородину, для чего в помощь дворнику Сосфену даже принаняла поденщика. Старушка с раннего утра не отходила от батраков, заставляя их почти беспрерывно там и сям подрезать не в меру широкие ветви, счистить бугорок или местами подсыпать земли.
— Сосфен, кто это ходил у нас по саду? — Смотри, вот следы, — резким, крикливым голосом спрашивала Паулус, тряся седой головой и быстро ковыляя по дорожке в коротком, будто полумужском пальто.
— Кто там будет бегать? Разве кошки да собаки, — отозвался флегматично Сосфен, не отрываясь от грабель и медленно, как бы нехотя, собирая в кучу осенний лист.
— Человеческие следы… Вот отчетливо сапог виден, а здесь даже ясный отпечаток подковок и гвоздей. Да что ты там мне будешь рассказывать…
— Барыня, где вы? столяр пришел, — сказала кухарка, пожилая женщина, появляясь в саду с засученными рукавами.
Паулус поспешно удалилась во двор, обронив попутно несколько укоризненных слов в сторону дворника и успев сделать распоряжение о перемене места цепному псу, сильно одряхлевшему в последние годы.
— Ну и чудачка же ваша барыня! В первый раз такую вижу, — вставил поденщик, поднимая потное загорелое лицо и скручивая папироску.
— Она у нас всегда такая, — ответил Сосфен.
— Небось, заморочит за целый день голову. Идем сегодня в монополию.
— Некогда, да и она тогда со свету сживет, — не соглашался дворник.
— Ну?!
Поденщик присел на корточки, достал кусок хлеба, колбасы и принялся аппетитно закусывать.
— А у меня тут под руками и крючок водки есть, — промолвил он: — как бы это нам выпить? Не принесете ли рюмочку?
Сосфен оглянулся и увидал перед собою водку; лицо его широко осклабилось, а под ложечкой что-то вдруг засосало. Он быстро сходил в свою мрачную, сырую комнатку и принес оттуда маленький стаканчик.
— Вы — столяр; где же ваш инструмент? — спрашивала между тем Паулус, оглядывая острым взглядом молодого парня в куртке и барашковой шапке.
— Нешто мы каждый раз носим его с собой! Вы присылали к Сметанину сказать, что вам нужно новые рамы приделать, хозяин прислал меня договориться и снять мерку, — отвечал тот. Это был Михайло Зайко.
— А вы от Сметанина?
— Точно так.
— Хорошо, иди в комнаты. Аграфена, и ты со мной. Сюда,
— сказала старушка и поднялась вверх по лестнице. Парень, тяжело ступая, следовал за ней. Крутая ли лестница и быстрый подъем по ней вызвали аномалии в сердце старушки, или ей так уж крайне не понравилась физиономия парня-столяра — она решительно не могла дать себе отчета, но только сердце все чаще и чаще стучало и так трепетно ныло. Взойдя на площадку, она оглянулась еще раз на парня и сказала:
— Да, вы, быть может, дорого возьмете?
— Это как будет угодно вашей милости. Вы не обидите нас.
Последняя фраза понравилась старушке и m-me Паулус впустила его в свою комнату.
— Пока только в этой спальне сделаете две рамы, а остальные по весне, — в раздумьи произнесла она и невольно потупила взор. Но вот старушка глянула сбоку на человека, уже усердно снимавшего с рам мерку и, как казалось, всецело поглощенного этой работой. Вдруг что-то толкнуло ее в грудь и она почувствовала сильный припадок сердцебиения.
— Аграфена, капель мне скорей валериановых!.. Мне дурно, дурно!.. — невнятно говорила старуха. — Иди, голубчик, не надо рам, после… после, — замахала она руками на парня.
Тот стоял и не двигался.
— Барыне дурно, уходите, — пояснила кухарка, очевидно, изучившая до тонкостей все привычки своей причудливой госпожи.
— Прощайте, — многозначительно произнес мастеровой и вышел.
Аграфена проводила его черным ходом.
— Ах, какая эфиопская рожа! Удивительная рожа. Я будто его где-то видела. Никого не принимать от Сметанина, — сделала она распоряжение.
Старушка приступила к обеду, состоящему из микроскопической порции манной каши, причем и ту еще разделила с белой кошкой в цветном ошейнике.
Сумерки быстро надвинулись. Паулус прошлась по двору, расплатилась с поденным, горячо поспорив с ним по поводу полустертого двугривенника. М-те Паулус доказывала его действительность, а рабочий не соглашался его принять, так как разглядел в нем дыру, залепленную оловом. Наконец, победг осталась за Доротеей Карловной.
— С ней сам сатана уморился бы говорить, — нахмурив лоб, грубо буркнул поденщик в сторону дворника и, резко изменив тон, произнес: — Что ж, дядя, идем в гостиницу?
— Пускай заснет хозяйка, — она в g часов ложится всегда, — отвечал Сосфен, очевидно, сгорая, желанием освежить прогулкой свою затхлую жизнь, и продолжал: — постучи ко мне в девятом часу, только не очень сильно, чтобы она не услышала.
Они расстались. Свечерело.
Аграфена зажгла единственную лампу в спальне Доротеи Карловны и, получив инструкции на завтрашний день, удалилась к себе в кухню.
Паулус раскрыла приходо-расходную книгу и отметила там кой-что. Спустя некоторое время она взяла из массивного комода колоду карт далеко не первой свежести, таинственно пошептала и разложила. Как нарочно, ей падала все черная масть — пиковый туз и пиковая дама.
— Что такое? громадная неприятность и будто смерть, — рассуждала она вслух сама с собою.
В белом чепце на седой голове и в капоте Паулус сама напоминала пиковую даму.
Часы глухо и мерно пробили полночь.
— Ого! Когда же со мной случалось, чтобы я так долго засиживалась, — подумала старуха, сложила карты, прочитала короткую молитву и начала укладываться в постель. Она сбросила с ног теплые сапожки, которые постоянно носила зимой и летом, погасила лампаду и прилегла.
Старушке не спалось. Она долго ворочалась с боку на бок: тяжелое, щемящее чувство властно захватило ее душу, по временам струйка панического ужаса, казалось, насквозь пронизывала ее. Наконец, она забылась, но и во сне кошмары преследовали ее и нарушали обычный покой, Вдруг ее разбудил какой-то неопределенный шум. Будто звон разбитого стекла коснулся ее слуха. Старуха в ужасе проснулась, но скоро успокоилась и подумала: не кошка ли вспрыгнула на стол и не разбила ли она зеркала, и только что хотела чиркнуть спичкой, как ветхая рама шумно упала на пол. Прошло несколько мучительных мгновений — в комнату чрез окошко ворвалось несколько человек. Паулус принялась неистово кричать и искать в темноте кнопку электрического звонка, но разбойники набросились на нее и сдавили ей горло. Один из них зажег спичку и осмотрелся. Огонь на минуту осветил его широкое обрюзгшее лицо и полуобезумевшая от страху старуха узнала в нем мастера от Сметанина; он завесил окно тяжелой шторой из зеленой материи, другой — зажег ее лампу.
