Валерий Фатеев - Золотая моль
— Лучшее средство от перхоти — гильотина, — произносит кто-то.
— Кому гильотина? — вздыхает старший и аккуратно выпивает свою дозу. — Внукам нашим, детям?.. Мне кажется, мы еще не воспринимаем всерьез наркоманию. Меры половинчатые, системы нет. Как всегда, на это не хватает денег. Все эти телефоны доверия, Центры по профилактике, эпизодические лекции наркологов… никакого толка. Забудься — и ты в раю. А когда оказался в аду, то сил повернуть назад уже не осталось.
…Где они сейчас, друзья-товарищи, благородное нищее медицинское братство?..
Да, если бы тогда не скоропалительный, похожий на бегство отъезд Наташи, все было бы по-другому.
И может, еще будет по-другому. Может, сейчас повезет.
Но больших надежд на деньги он не возлагал. Не та ситуация. Да и не столько их много, как кажется… Для провинциального Липецка, о котором все уши прожужжал за лето Виктор, их, может, и достаточно. Для мира — нет.
Для его мира.
Он еще чего-то от жизни ждал.
— Спасибо тебе, штоленка, — Коляня серьезно поклонился в сторону замаскированного лаза. — Приютила нас, поделилась.
— Мы еще сюда вернемся? — спросила Ирина.
— В зависимости от обстоятельств. И вообще, не загадывай на дорогу.
Он легко вскинул рюкзак, поправил ружье и первым шагнул на тропу. За ним Ирина, замыкал Виктор.
Сентябрьский ледок похрустывал под ногами.
Золотая осень на золотой Колыме — явление необычайное.
Яркая зелень стланика резко граничит с лимонной нежной желтизной лиственниц. Они уже готовы к зиме, к снегам и морозам и покорно сбрасывают хвою, как будто ко сну раздеваются.
Листва тополей и чозений по ручьям еще пылает языками огня, но и они до первого ветра.
А выше стланика и лиственниц — седой ковер ягеля и могучие горы, словно навсегда застывшие великаны. У самых высоких и имена великанские: Геркулес, Колдун, Абориген…
На вершинах уже ослепительно сверкает снег, и над всем этим небо настолько прозрачное, что глядишь в него как в бездонный чистый родник и кажется: тайна там, в его глубине.
Не могут быть такая чистота и величие понапрасну.
Но тщетно силится взор — не дано.
И все равно, «не насытится око видением».
…Коляня сразу взял хороший темп. До темноты он хотел дойти до берега Огонера. На косе стланик — достаточно и для костра, и на случай, если придется строить плот. Да и ночевать приятней у воды. А там, глядишь, пару харюзков выдернешь — все разнообразие в их скудном рационе.
Но эти легкие мысли перебила другая, мучился которой он уже не первый день, и, говоря честно, приемлемого ответа не находил.
Как сбыть шлих?
«Клопы» — ладно, растолкать их труда не составит, сейчас даже сувенирные магазины самородки продают и покупают, но шлих возьмет не каждый. Далеко не каждый.
Первая опасность — тебя облапошат. Золото возьмут, а деньги тю-тю. Это в лучшем случае. В худшем и тебя… тю-тю.
Вторая — наткнешься на «подставу». Кто же не знает, что кагэбэшники целую сеть своих агентов под видом покупателей раскинули по области. И она далеко не порвана, нет. И главное, никогда не узнаешь, кто же тебя продал — продавец, перевозчик, компаньон или просто случайность?
Ты сгорел, а сеть работает. Она, наверное, куда важнее твоих несчастных граммов.
Раньше, еще когда Дальстроя и вообще Советской власти на Колыме не было, все, кто золото мыл, назывались просто — старатели. Потом появились «вольноприносители» — старатели-одиночки, на свой страх и риск законно искавшие фарт. Их стали называть вольноприносителями.
Вольноприносители сдавали металл в кассы, и никто не спрашивал, откуда оно у них.
Когда приносительство запретили, эти бедолаги превратились в «хищников». Хотя, казалось бы, что преступного в том, что на старом отвале или лесном ручье человек трудом тяжким намоет граммы нужного государству золота и сдаст его тому же государству за мизерную, в общем-то, плату.
Почему-то решили, что «хищника» дешевле посадить, чем заплатить ему.
Государство, а точнее те, кто себя им мнил, упрямо не хотело делиться со своими детьми, плодя таким образом все новых и новых преступников.
Получив от ворот поворот, «хищник» искал покупателя и прямиком попадал в «Ингушзолото», так на Колыме называют скупщиков — представителей этого кавказского народа.
Странный для русского взгляда народ. Сами себя они называют галгаи. Вместе с малыми и старыми всего тысяч сто сорок, меньше чем жителей в Магадане. Но впечатление такое, будто все они на Колыме и все скупают золото.
В советские времена с ними боролись. В Магадан не пускали, на работу не принимали, и все равно металл уходил. При нынешнем бардаке тем более: в каждом поселке ждут начала промывочного сезона целые бригады ингушей. И в клиентах у них не только «хищники». Чуть неполадки в старательской артели, аванс или расчет не вовремя выдали, на трудодень мало начислили — глядишь, вместо ЗПК потекло золото в Ингушетию, а уж оттуда горными тропами дальше — в Турцию, Иран… колымское золото везде в цене.
Много ли сами они от этого имеют — вопрос. И что за нужда толкает галгая на эту рискованную, а зачастую и смертельно опасную тропу — другой вопрос. Впечатление такое, будто единственное, что ингуш может в жизни — это скупать золото.
Знакомый ингуш в райцентре у Коляни был. И не какой-то гам молодой дурачок, с которым и дело иметь опасно — завтра вместе загремишь, а пожилой солидный человек, не шестерка. С ним-то и состоялся у Коляни мимолетный прощупывающий разговор. А иным разговор этот и быть не мог: товара не было, предмета купли-продажи.
Сидел тогда Коляня в кафешке «Три медведя» в Усть-Омчу-ге. Так, время убивал, из Магадана рейсовым должен был приятель подъехать. Оно, конечно, в ресторане было бы веселее, но на ресторанные цены в данный момент Коляня не тянул и потому уже битый час смаковал рюмку с коньяком.
— Нэ занято? — подсел к нему грузный пожилой ингуш. Виски седые, у глаз сетки морщин, самих глаз под клочковатыми бровями не разглядишь. Май, а на нем сверх рубашки еще меховая безрукавка, все-таки мерзнет южный человек на Колыме. — Такой молодой, красивый, а скучаем.
Коляня отбрить хотел сначала, не боялся он никого — ни чечена, ни ингуша, ни своего русского пьяного придурка, знал свою силу, но потом передумал, да и сказанное прозвучало не обидно, а как констатация: сказал и сказал.
— Да вот, жду.
— Коньяк. — Ингуш помахал официантке, да та и сама уже торопилась к их столику.
Познакомились. Ибрагимом назвался собеседник.
Разговорились после рюмки. Коляня и спроси:
— Вот скажи, Ибрагим, какой шайтан вас сюда тянет? Семья, говоришь, дома. Сыновья, две дочки. Или у нас для вашего брата медом намазано, или там у вас урюк-апельсин не растет?
