Густав Эмар - Росас
— Вы наш, сеньор дон Кандидо? — спросил дон Луис.
— Я всех, да, сеньор, я всех. Сегодня ночью даже слезы капали у меня из глаз, когда сеньор дон Фелипе диктовал мне этот страшный законопроект, который должен пустить по миру всех.
— Ах, да, законопроект! — произнес дон Мигель, любопытство которого живейшим образом было возбуждено, но который не хотел, чтобы дон Кандидо заметил это.
— Ты должен знать, в чем дело.
— Как это? Со вчерашнего вечера? Кроме того, дон Фелипе ведь не окончил еще его составление?
— Нет, сын мой, он должен, как мне говорил, включить еще много соображений, он продиктовал мне только первый образец законопроекта и то, заставив меня ранее переписать десять или одиннадцать черновиков.
— Санта-Барбара! Я почти готов держать пари, что вы успели выучить его наизусть.
— Почти. В сущности, речь идет о том, чтобы конфисковать все имущество унитариев, как только его превосходительство восторжествует над сеньором генералом, у которого мой блестящий ученик служит достойным секретарем. Высокочтимый сеньор губернатор дон Фелипе Арана приступил к составлению законопроекта по личному приказу его превосходительства сеньора Ресторадора, чтобы закон был совершенно готов к тому времени, когда наступит момент приводить его в исполнение, момент, который не наступит, как я убежден после того, что сейчас слышал от моего уважаемого коллеги.
Дон Мигель и дон Луис украдкой обменялись взглядами.
— Итак, — продолжал дон Кандидо, — слезы текли у меня из глаз, когда я думал о том, сколько несчастных семей будут обречены на нищету, если случайно, вследствие какого-нибудь события, громоносное оружие «сынов свободы» не ниспровергнет этого ненавистного правителя, в действиях которого я не принимаю никакого деятельного участия, — ты лучше, чем кто-либо, знаешь это, Мигель, ни поступками, зависящими от моей воли, ни…
Два удара молотка, раздавшиеся у парадных дверей прервали речь дона Кандидо, который в недоумении замолчал.
Оставив двух секретарей в кабинете, дон Мигель прошел в гостиную и сам открыл дверь выходившую во двор.
— А, это вы, мистер Дуглас! — проговорил молодой человек, узнав пришедшего.
— Да, сеньор, донья Марселина сказала мне…
— Она вам сказала, что мне надо вас видеть?
— Да, сеньор.
— Это правда. Войдите, Дуглас. Вы выехали из Монтевидео третьего дня?
— Да, сеньор, ночью.
— Много там приготовлений, а?
— Там все собираются прийти сюда, а здесь все хотят бежать! — отвечал шотландец, пожав плечами.
— Так что вы зарабатываете себе деньги.
— Немного. В прошлом месяце я сделал семь поездок и отвез шестьдесят двух человек, по десяти унций каждого.
— Это довольно прилично.
— Ба! Моя голова стоит дороже, сеньор дон Мигель.
— Это правда, но легче поймать дьявола, чем вас. Шотландец расхохотался.
— Видите ли, сеньор, я почти испытываю желание дать себя поймать, чтобы узнать, испугаюсь ли я. Все это для меня простое времяпровождение. В Испании я занимался контрабандой табака, а здесь — контрабандой людей, вот и все.
Говоря это, шотландец рассмеялся как ребенок.
— Но они платят немного. Вы больше мне дали, сеньор дон Мигель, за ящики, которые я привез вам из Монтевидео, другие не дают мне столько за спасение своей жизни.
— Тем лучше, мистер Дуглас, я снова нуждаюсь в вас.
— Як вашим услугам, сеньор дон Мигель — моя шлюпка, четверо людей, умеющих стрелять из ружья, и я, стоящий этих четверых.
— Спасибо.
— Если надо отвезти кого-нибудь, то я открыл новое место, где сам черт не откроет тех, кого я там спрячу.
— Нет, теперь дело идет не о людях. Когда вы думаете вернуться в Монтевидео?
— Послезавтра, если наберется необходимое число пассажиров.
— Вы не уезжайте раньше того, как я вас извещу.
— Хорошо.
— Сегодня ночью вы отнесете письма на блокадную эскадру.
— Да, сеньор.
— Ответ вы принесете мне завтра до десяти часов утра.
— Раньше даже, если хотите.
— После вечерни вы останетесь у себя, чтобы получить два маленьких чемодана, которые положите в подполье, где уже лежат два ящика с оружием, в этих чемоданах находятся драгоценности и платья тех дам, которых вы возьмете с собой в шлюпку и отвезете на борт того судна, которое я вам назову, после того как вы привезете мне ответ.
— Все будет сделано.
— Хорошо ли вы знаете берег у Лос-Оливос?
— Как свои пять пальцев.
— Легко ли там может пристать шлюпка?
— Это зависит от течения, но там есть маленькая бухта, которую зовут «соус», она не глубока, но шлюпка может войти в нее и скрыться за скалами, не подвергаясь никакой опасности; только она находится в миле выше Лос-Оливос.
— А насчет Лос-Оливос?
— Если вода в реке будет высока. Кроме того, там опасно.
— Почему?
— Два катера из порта шныряют там с десяти часов вечера.
— Обе вместе?
— Нет, обыкновенно они разъезжаются.
— Сколько на них человек?
— На первом восемь человек, а на втором — десять. Они ходят быстро.
— Хорошо, мистер Дуглас. Мне важно знать все это. Теперь повторю вкратце свои поручения. Не отправляйтесь без моего приказания; сегодня ночью поедете на эскадру и привезете мне ответ на письмо, которое я вам дам, завтра от восьми до десяти часов утра. После вечерни вы возьмете к себе чемоданы, и сами отвезете их на эскадру, когда я вам скажу. Насчет цены не беспокойтесь: берите какую хотите!
— Вот это лучше всего, — сказал шотландец, радостно потирая руки, — вот это значит говорить по-человечески! Теперь мне не хватает только письма.
— Вы его получите.
Дон Мигель прошел в свой кабинет, а контрабандист табака в Испании и людей в Буэнос-Айресе стал мысленно высчитывать ту цену, которую он запросит за исполнение всех этих поручений.
ГЛАВА XVIII. В которой положение некоторых лиц все более и более омрачается
Двое суток прошло с того дня, когда Пилад-Кандидо испытал так много волнений и усталости, душевной и телесной, как на улице, так и в доме своего друга Ореста-Мигеля. Было пятое сентября, в этот день Буэнос-Айрес был на вершине смятения и анархии, то есть враги диктатуры погрузились в мрачное и угрожающее молчание, а федералисты пребывали в нервном возбуждении, не дававшем им успокоиться.
С одиннадцати часов утра сделалось известным, что освободительная армия находится в одном лье от капеллы Мерло и что, следовательно, на следующий день она может быть в Сантос-Луаресе и даже в городе.
Вся улица, на которой стоял дом Росаса, была запружена лошадьми федералистов, а так как ни у одного из федералистов этой породы не было недостатка в хвосте и так как поперек улицы дул свежий юго-восточный ветер, то красные ленты, привязанные к хвостам федеральных лошадей и перья на голове, развеваемые ветром и освещаемые горячими лучами ослепительного сентябрьского солнца, издали походили на спирали красноватого пламени, вырывающегося из дверей ада.
