Густав Эмар - Золотая Кастилия
— Хорошо, пошли.
Они вышли. По дороге Монбар захватил с собой несколько флибустьеров, ничем не занятых и не совсем пьяных.
Пленных действительно бросили в церковь Сан-Франциско, вторую по величине в городе. Двери караулили флибустьеры, которые пили и играли в карты. Монбар велел отпереть двери и вошел в церковь вместе с Филиппом и со своей свитой.
Картина, представшая перед их глазами, представляла собой душераздирающее зрелище. Три сотни несчастных — мужчин, женщин и детей — были свалены в кучу; некоторые раненые хрипели на земле, другие жалобно стонали, так как им была прекрасно известна жестокость флибустьеров и они понимали, что единственным благодеянием, которого они могли ожидать от них, была быстрая и немучительная смерть.
Монбар холодно обвел глазами толпу несчастных людей, которые невольно задрожали при виде этого человека с мрачным и неумолимым лицом, которого, по-видимому, радовали их страдания.
— Питриан, — сказал Монбар, — у тебя тонкое чутье, выбери несколько человек из тех, кто по твоему мнению в состоянии заплатить хороший выкуп, и приведи ко мне.
Питриан стал прокладывать себе дорогу в толпе, с циничным равнодушием рассматривая пленников, иногда останавливаясь, чтобы вытолкнуть кого-то из рядов, после чего опять принимался за осмотр, насвистывая и посмеиваясь с лукавым видом.
Через десять минут он отобрал таким образом человек пятнадцать и привел их, дрожащих, к Монбару, заставив стать в одну линию.
— Хорошо, мой милый, этого довольно, — сказал Монбар. — Послушай-ка.
Питриан подошел.
— Приготовься, — сказал Монбар, сделав ему знак.
— Ага! — сказал Питриан. — Кажется, мы сейчас посмеемся.
— Как сумасшедшие; кроме того, это тебя касается.
— Отлично, положитесь на меня.
Пленные не знали, зачем их отделили от товарищей и чего от их потребуют, но тайное предчувствие подсказывало, что им угрожает ужасная опасность, и несчастные дрожали, как листья во время бури.
Монбар сделал шаг вперед и холодно обратился к пленным:
— Поговорим немножко, senores caballeros. Все вы — люди в городе известные, зачем же вы забились в норы, подобно кроликам и лисицам, вместо того чтобы продолжать спокойно жить в своих домах, что было бы гораздо приятнее и полезнее для всех? Сумасшедшие, неужели вы думаете, что мы не узнаем, куда скрылись ваши товарищи и где они спрятали свои сокровища?
Пленные с ужасом переглянулись; наконец один из них решился заговорить от имени всех.
— Наши сокровища, — сказал он, — в ваших руках, вы их захватили.
— Вы лжете, сеньор, но я знаю способ заставить вас говорить… Питриан, дружище, принимайся за дело.
Питриан подошел, держа в руке веревку толщиной с мизинец. Обернув ее пару раз вокруг головы пленника, который вел переговоры, он сделал петлю и посмотрел на
Монбара.
— Я требую ответа на два вопроса, — произнес тот. — Где ваши товарищи? Где золото?
— Не знаю, — сухо ответил пленный.
— Начинай, Питриан.
Питриан вынул из-за пояса пистолет, обернул дуло веревкой и начал вращать пистолет. Веревка натянулась до того, что буквально впилась в голову несчастного.
Боль, которую чувствовал пленный, была ужасна. Глаза его как будто хотели выскочить из орбит, лицо посинело, кровавая пена показалась на губах. Он страшно вскрикнул.
— Отвечайте, — холодно приказал Монбар. Пленный сделал страшное усилие, глаза его налились кровью, нервная дрожь пробежала по всему телу.
— Я не знаю, — прошептал он глухим голосом. — Господи Боже мой! Сжалься надо мной!
— Жми, Питриан, — сказал Монбар, пожимая плечами.
— Что за смысл давать мучить себя подобным образом? — философски произнес Питриан, вновь принимаясь вертеть своим пистолетом.
— Я не знаю! Убейте меня, злодеи! — взревел пленный, лицо которого обагрилось кровью.
Как ни велика была твердость пленника, боль была столь сильна, что он признал себя побежденным. Монбар сделал знак, Питриан развязал веревку.
— Вот дурак-то, дать так себя отделать! — прошептал он.
Веревка настолько глубоко врезалась в голову, что Питриан был вынужден вытащить ее рукой. На пленнике от боли лица не было.
— Ну что же, говорите теперь, если вы наконец стали рассудительны, — сказал Монбар с насмешкой.
— Что вы хотите знать? — прошептал пленник, почти без чувств падая на плиты.
Но достойный Питриан спрыснул его водой, говоря:
— Бедняга! Ему трудно! Экая баба!
Оживленный этим своеобразным лекарством, пленник приподнялся на коленях.
— Куда девались губернатор и его питомица? — спросил Монбар бесстрастно.
— Они в Гибралтаре.
— Вы это знаете наверняка?
— Да.
— А жители?
— Большая часть в лесу с гарнизонными солдатами… Попробуйте догнать их: они заставят вас дорого поплатиться за ваше гнусное нападение…
— Итак, они решили сопротивляться?
— Они будут сражаться до последней капли крови.
— Тем лучше. Если эти люди хотят драться, это значит, что у них есть что защищать, — сказал Монбар, потирая руки. — Где они спрятали свои сокровища?
— В Гибралтаре, в Мериде и в лесу.
— Ну и прекрасно! Вот, по крайней мере, положительные сведения. Прощайте!
— Будьте вы прокляты! — воскликнул пленник и рухнул на землю.
— Что с ним, с бедняжкой, делать? — насмешливо спросил Питриан.
— Ба-а! — ответил Монбар, пожимая плечами. — Что ты хочешь? Он больше ни на что не годится.
Он повернулся спиной к несчастному и вышел из церкви в сопровождении Филиппа.
— Теперь ты знаешь то, что хотел? — спросил Монбар молодого человека.
— Почти, — ответил тот.
— Чего же еще ты хочешь?
— Хочу спросить вас, кто вам сказал, что я люблю донью Хуану.
— Ты сущее дитя, — сказал Монбар, улыбаясь, — разве трудно было догадаться?
Дойдя до площади, они услышали пистолетный выстрел и быстро обернулись. Это Питриан прострелил голову пленнику, чтобы избавить его от нестерпимых мук. Как видно, у Питриана было нежное сердце, исполненное сострадания к ближнему.
ГЛАВА XXII. Гибралтар
Выйдя из церкви, Монбар отпустил сопровождавших его флибустьеров и, взяв под руку молодого человека, направился к своему дому. Оба Береговых брата шли молча, не обмениваясь ни единым словом; каждый размышлял про себя. Вдруг Монбар остановился и, взглянув прямо в лицо своему спутнику, спросил:
— О чем вы думаете, Филипп?
— Я? — ответил молодой человек, поднимая голову. — Я думаю, что Гибралтар просто-таки набит богатством.
Монбар расхохотался.
— Вы этого совсем не думаете, друг мой, — сказал он.
