Валерий Фатеев - Золотая моль
— Во сволочи!
— Почему же… Какова работа, таков и расчет. Один-один. Но на этом, надеюсь, наша игра закончена. Давай спать, а завтра нам надо быстро-быстро делать ноги на материк.
Утром подвели итоги. Несмотря на все затраты, больше «лимона» деревянных еще оставалось.
— Вот и забери их себе, — распорядился Данилыч. — Хватит и до земли обетованной, и на первое время. А мне до Москвы долететь, ну там на подарки. Главный долг, спасибо тебе, уплачен.
В аэропорту, когда уже пригласили на посадку, Коляня неожиданно сказал:
— Ты иди, не обращай на меня внимания. Понятно?
Данилыч ничего не понял, пожал плечами.
«Чуть не вляпался, — корил себя Коляня. — Меня здесь и ждут. Данилыча-то не знают, а меня ждут, вон стоят прямо у дверей».
Он купил жетон и позвонил по телефону.
— Скорая слушает.
Ему повезло: старшим смены был Борис Дмитриевич. Через полчаса он появился в порту собственной персоной.
На несколько минут Коляне пришлось стать тяжелобольным. Носилки, перевязанная голова — из бинтов только нос торчал. Данилыч даже испугался сначала, когда, поддерживаемый стюардессой, в кресло рядом с ним плюхнулся незнакомец.
— Здесь занято, — пискнул он.
— Знаю, — знакомым голосом отозвалась маска, и Коляня стал разматывать бинты…
Полет Магадан — Москва проходил без осложнений. Пассажиры дремали, играли в карты, решали кроссворды. Где-то над Тикси, возвратившись из туалета, Данилыч взволнованно сообщил Коляне:
— Здесь он, в третьем ряду от хвоста.
— Кто — он? — не врубился Коляня.
— Да пред мой, Махальцов.
— Да-а? — недобро оживился Коляня. — Как он выглядит? Да ты сиди не дергайся.
Данилыч описал.
Коляня встал, лениво прошелся по салону.
Махальцова он угадал сразу — глаз и язык у Данилыча были точными. Председатель успел хорошо под коньячок закусить, раскраснелся и что-то оживленно втолковывал соседке — молоденькой черноглазой девчушке в пушистом свитере.
— Привет, Сан Саныч, — деланно обрадовался Коляня. — Тоже в Москву намылился?
Махальцов вопросительно посмотрел на Коляню, но протянутую руку пожал. Магадан — город такой, все друг друга и все друг о друге знают.
— Радость моя, — обратился Коляня к девушке, — мне пару слов с корешом побазарить надо — поменяемся на пять минут, а?
И он так лучезарно улыбнулся, что отказать ему ну никак не было возможным.
— Чего базарить-то, — насторожился Махальцов, — я тебя и знать вроде не знаю.
— Сколько ты с промприбора Данилыча взял, сука, и что ты ему заплатил? Я, блин, его племяш, бригаду бросил, свое время трачу, специально в Магадан ваш долбаный прилетел, загнулся бы старик без копейки, а ты жируешь… крысятник!
Махальцов ошеломленно открыл было рот, но Коляня каблуком так прижал ему ногу, что от боли у того и речь пропала.
Наконец он промямлил:
— Так он как в тайгу ушел и не пришел. И в городе не появился. Пропал, думали…
— Данилыч, — поманил пальцем Коляня, — иди сюда.
Данилыч подошел, поздоровался нехотя. Руки не подал.
— Садись на мое место. Сан Саныч хочет с тобой рассчитаться. По-честному. Подоходные там, расходные — разберетесь. Он хочет Москву миновать спокойно, так сказать, в сознании исполненного долга. Да, плюс еще мои командировочные… две недели по сто и проезд, понял!
Минут через десять обалдевший и взмокший от неожиданного разворота событий Данилыч вернулся на свое место.
— Что, уже? А мы тут с Валей только разговорились.
Валя ушла, и Коляня спросил:
— Все отдал?
— Мне кажется, даже лишнее… Пятнадцать тысяч… говорит, наших нет.
— Ну, значит, по-честному.
— Мне столько не нужно, Коля. Возьми десять себе.
— Пригодятся, дед. В Солнцево еще много Кузек. А вот командировочные свои я возьму. За-ра-бо-тал!
— Граждане пассажиры! Наш самолет приступил к снижению. Просьба пристегнуть привязные ремни.
В Домодедово их пути расходились. Они крепко обнялись, и Данилыч грустно сказал:
— Коля, я так желаю тебе добра, не наломай дров. Как прилетишь, вот тебе мой телефон — сразу позвони.
— Я там не задержусь, дед. Аленку прихвачу и домой. Нечего мне там делать, да и золотишко наше надо забрать.
— Тьфу на тебя, — сердился Данилыч. — Забудь об этом дерьме.
— Почему же дерьме?
— Ну да, второе значение слова — дерьмо. Отсюда — золотарь, не знаешь, что ли?
— Ленин, значит, правильно его в общественные туалеты направлял. Так сказать, по месту жительства. Тем не менее надо бы тебя до дома проводить, а то у вас страшней, чем в тайге, глянь, какие упыри зыркают.
И впрямь, в плотной толпе частников, обступивших магаданцев, рожи мелькали самые что ни на есть криминальные. Кроме разве вот этих двоих, целенаправленно пробивающихся сквозь людскую толчею.
Неожиданно для Данилыча Коляня вскочил на пустой ящик и рявкнул:
— Мужики! Слушай сюда!
Толпа на мгновение притихла и подалась в его сторону.
— Я вам говорю от лица северян Магадана, Сахалина, Владика и прочих. Не надо меня за рукав хватать и в свою машину тащить — я сам с радостью сяду, мне доехать надо быстро и без приключений. Но наведите у себя порядок, чтобы нас не грабили, не убивали, не обворовывали. Почему вы, честные работяги, терпите среди себя ублюдков, от которых шарахается любой нормальный человек? Давайте по-хорошему, и вы получите свои гривны, а мы получим спокойный отдых.
Неожиданно кто-то захлопал в ладоши, его поддержали. Толпа загудела, и на ящик, отталкивая Коляню, полез новый оратор.
— Бей гадов! — непонятно к чему заорал он, но, похоже, толпе понравилось. Крик, шум, кое-где возникли локальные потасовки и неразбериха.
— Ну, Коля, — вздохнул Данилыч. — Ты без фокусов не можешь. А насчет меня… вон мои — сын с невесткой встречают.
Он обернулся к напарнику, но Коляни уже не было. Только мелькнул в человеческом круговороте прощально поднятый кулак да крик угадался:
— Я позвоню!
Двое в пятнистой униформе растерянно крутили головами: вроде был мужик…
Данилычу даже обидно стало, что это так Коляня сквоза-нул. Но тут сын навалился:
— Батяня!
…В кабинете было прохладно, топить у нас начинают вместе с морозами, но Сарычу было жарко. Он не отрываясь смотрел на экран телевизора: шел репортаж с «Собаки».
Развороченная плотина. Громадная канава, ведущая в старый карьер: поток удалось-таки переадресовать. Бульдозеры, люди… Где-то на заднем плане мелькнуло усталое лицо Давидовича.
— Что, б…, узнал почем фунт изюма? — не удержался Сарыч.
