Александр Мартвнов - Последний торпедоносец
— Мужики! — орал командир ОМОНа. — Ну мужики же!!!
Его крыли по матушке:
— Мы тебе, итить твою, не мужики, а казаки!
— "Господа казаки" к нам обращайся, мурло!
— Счас пойдём и всех бородатых по аулам на вяленку поразносим!
— "Губа", сука, иди сюда, отвечай народу!
— Камеры в дом! В дом камеры! Пусть снимают!
— Ментовозки на х… й! Сожжём к чертям, вот вам крест!!!
— Атаман! Иргаш, Тимоха! Говори!
— Атаман, давай!
— Тихххааа, казаки, атаман говорить будет!
Отец Таньки (она сама стояла в толпе, держась за плечо Генчо) вышел между ОМОНом и казаками. Повёл ладонью, стирая остатки шума. Его голос — резкий, с металлическими нотками, неприятный — легко донёсся до всех углов площади:
— Короче. Дело такое. Вот мы тут стоим. Нас, казаков, много. С нами греки, болгары, сербы, немцы. Все с нами. Мы на этой земле хозяева. Мы вас, — он махнул в сторону губернатора и ОМОНовцев. — кормим со своих рук. И кто к нам с добром — тем мы со всей душой. Но кто в душу нам харкает… — он поднял кулак. — Я в войско завтра поеду. Это я громко говорю, чтоб, если что со мной по дороге случится — знали, из-за чего. С Громовым(1) буду говорить. И, если ты, — он указал на губернатора, называя его на «ты», — нам поперёк станешь и будешь, как раньше, себе на х… й турецкую чалму мотать — мы и тебя с турками в одной говённой яме закопаем. Вот наш приговор. Любо, казаки?! — крикнул он, поворачиваясь.
— ЛЮБОООО!!! — взревела площадь.
— Ар… ар… арестуйте его! — побагровел губернатор, бросив взгляд в сторону телевизионщиков и с радостью убедившись в том, что там присутствуют только "испытанные строевые кони демократии" — они всё подадут, как надо…
— Чего-о? — поинтересовался Иргаш. И обратился к ОМОНовцам: — Кто с места двинется — вон, смотрите, — он указал на окрестные крыши. Там поблёскивали солнечные зайчики. — Это не пацаны с зеркальцами играют. В море сбросим и скажем, что так и было.
— Мы… — губернатор осекся, стараясь сохранить лицо. — Мы решим этот вопрос… буквально на днях в краевой думе… уже к концу месяца…
— Решайте, — веско сказал Иргаш. — А то мы решим. Раз и навсегда.
* * *Сенька ждал Игоря около калитки. Стоял, опершись затылком и спиной в доски и спросил, не открывая глаз, когда Игорь подошёл:
— В церковь пойдёшь?
— В нашу? — Игорь вздохнул. — Молиться за… — Сенька кивнул. — Конечно. Только я не умею.
— Научишься. Пошли.
— Наташка-то дома? — на ходу спросил Игорь. — Я её довёл, а потом что-то не по себе стало.
— Дома… — Сенька вдруг матерно выругался. — Сегодня и начинать надо было!
— В ОМОН стрелять? — спросил Игорь. — Они же наши, как ни крути…
— А ты думаешь, ОНИ против нас своих пришлют? Неет. Их ребята появятся, когда настанет черёд "порядок наводить". И обязательно с манадтым ООНом.
— Сень, — попросил Игорь, — не матерись, пожалуйста. Что-то слушать паскудно.
— Извини, — Сенька махнул рукой. — Вот Зойка мне тоже так говорит: мы друг друга постреляем, а в горах только порадуются. Но сколько ж терпеть-то? Отец домой пришёл — аж чёрный, смотреть страшно…
… Мальчишки собрались за околицей. Все были злые и взвинченные и не разговаривали друг с другом, чтобы не сорваться. Шли — как будто не в церковь, а в рукопашную.
И, как выяснилось, так оно и было.
Что-то не так — это почувствовали все почти одновременно, ещё когда церкви и видно не было. И перешли на быстрый шаг. Потом — на бег.
1. Атаман Громов — глава оппозиционной к правительству РФ фракции Всекубанского Казачьего войска.
Около церкви стояли несколько мотоциклов. Слышалась чужая речь. Полтора десятка парней — помладше, ровесники, постарше ребят с побережья — деловито высаживали двери. Кто-то уже нарисовал на побелке саблевидные полумесяцы и звёзды, написал полдюжины ругательств и лозунгов. Ещё минут пять — и было бы поздно, потому что к багажникам мотоциклов были пристёгнуты канистры с бензином. Явно не для дозаправки.
Потом Игорь не помнил, успел Денис что-то скомандовать, или нет. Кажется, нет…
… Камень — пролетел прямо над плечом, в ухе свистнуло…
… Нож, в руке у него — нож…
… Земля больно ударила в лицо, нога — над головой, руки сами перехватывают её…
… Суетливо дёргающиеся под чёрной майкой лопатки убегающего…
… Запах — отвратный, животный запах, такого не бывает от людей. Жёсткие волосы в пальцах…
… Вопль. Удары подобранной палкой — тренированные, тело вспоминает их без участия мозга. Опять удары, опять вопль — жалобный, рыдающий…
… Всё закончилось очень быстро. Натиск и бешеная ярость европейских мальчишек переломили сопротивление погромщиков в самом начале. Пятеро остались лежать на месте, восемь или девять разбежались в разные стороны, побросав ножи, кастеты и велоцепи. Хрипящего Николая с трудом оттащили от турчонка, которому грек уже начал отрезать ухо его собственным ножом. У Николая — да и у всех — были разбиты пальцы. Серьёзно пострадал только Лешка — ему глубоко распороли ножом левое плечо, но он отталкивал тянущиеся к нему руки и ругался.
— Класс, — сказал Сенька, подходя к Игорю и обнимая его мокрой от пота рукой. От Сеньки тоже резко пахло, но это был человеческий запах — запах бойца после рукопашной. — Класс, класс, класс, как легко стало…
— А то, — искренне согласился Игорь, глядя, как Николай прошибает ножом бензобаки — ноздри у грека раздувались, зубы скалились до верха дёсен.
— Можно сказать, помолились, — добавил, подходя, Борька. Мальчишки начали хохотать, толкая друг друга локтями.
Денис присел возле одного из турчат — тот как раз начал возиться. Взял его за шею:
— Слушай, ты, — процедил Денис, приближая своё загорелое лицо к посеревшему смуглому лицо турчонка. — Ещё раз здесь появитесь — перебьём всех, как кур. Прямо в ваших аулах. Всей станицей придём, все пацаны с побережья вообще, и перебьём на хер. Потом пусть сажают, нам пофиг. Ты понял!? — он тряхнул турчонка так, что тот захрипел и бешено закивал. Денис поднял его и бросил на колени. Пригнул голову: — Крестись, сука! Крестись, я сказал! Крестись и повторяй: "Прости меня, Господи!" Крестись! Крестись!! Крестись!!! — и снова тряс турчонка, неумело крестящегося непослушными руками, как крысу…
Золотой кельтский крест летел в безоблачном небе — снайперским прицелом…
* * *Этой ночью Сенька и Денис ночевали у Игоря. Бабушка ничего не имела против, тут к этому относились проще простого. Игорь уже успел в этом убедиться.
Мальчишки взвинтились так, что, невзирая на перенасыщенный день, долго не могли уснуть, рассказывали похабные анекдоты, боролись, ржали и вообще вели себя, как идиоты. Наконец Денис, улёгшись на разостланное одеяло, вдруг сказал задумчиво:
