Г Фальберг - Звезды видят все
Петер замолчал. Лишь после большой паузы он продолжил:
— Обратный путь оказался легче, чем я думал. Мой отец безвольно позволял себя вести. Через пять дней мы снова были в Реалесе, где нас с нетерпением ждала Эвелин.
Редактор спросил:
— Теперь меня интересует еще вопрос: что побудило этого Нево снова приехать на Юкатан?
— Старая история — преступника тянет назад, на место преступления, — засмеялся Альтман.
Но Хофстраат покачал головой.
— Я предполагаю, что существенную роль в этом деле сыграли и другие причины.
— И какие же это причины? — спросил Роньяр.
— Может быть, он хотел забрать оставшиеся сокровища, а может, знал и о других.
— Да, но куда же он, собственно, хотел отправиться? Снова — на место раскопок? — спросил Альтман.
Петер утвердительно кивнул.
— Нево хотел заставить Паручо провести его к руинам. Он и не подозревал, что перед ним свидетель его преступления.
— Не будем больше об этом! — воскликнула Эвелин Норрис. — Ведь все это уже позади!
Хофстраат умоляюще поднял руки.
— Прежде чем закрыть папку с делом Нево, мы должны узнать еще кое-что…
Петер прислушался. Неужели чувства его не обманули, и его друг сыграл какую-то роль в этом деле?
— Д-ра Нево, — продолжал между тем Хофстраат, — звали совсем не Нево, а Овен. Овен был агентом одного из американских трестов и имел задание либо доставить изобретение профессора Тербовена в Америку, либо уничтожить его вместе с профессором.
— Невероятно! — недоуменно воскликнул Бергер.
Бергер был хорошим врачом, но все, что выходило за пределы его профессии, мало его интересовало. Он считал, что все устроено идеально, а борьбу за существование он находил, в крайнем случае, в мире животных. Проблемы человечества заканчивались для него там, где начиналось здоровье. Поэтому он тоже удивлялся, слушая объявления Хофстраата, которые, разумеется, поразили и остальных слушателей.
— Да, но откуда вы все это знаете? — Это все, что мог вымолвить Роньяр. Сейчас редактора больше интересовало, какую роль сыграл в этом деле адвокат. Подозревал ли он так или иначе, кто давал Нево задания?
Хофстраат улыбнулся и с готовностью ответил на вопрос Роньяра.
— Только, пожалуйста, не удивляйтесь. Возможно, это покажется вам невероятным, но я в некотором роде был противником Нево по игре! Мое задание состояло в том, чтоб уберечь изобретение. К сожалению, я не смог предотвратить покушение на профессора.
— Никогда бы не подумал, что вам предназначалась такая роль! — вырвалось у Бергера.
Но Роньяр был любопытен, как может быть любопытен работник газеты.
— А кто вам дал такое поручение?
Хофстраату показалось, что Роньяр зашел слишком далеко. Он сдержанно ответил:
— Есть люди, которые заботятся о том, чтобы такие изобретения не использовались в преступных целях, чтобы они приносили пользу человечеству и науке. Вот они-то и дали мне задание.
Петер порывисто поднялся и, подойдя к Хофстраату, пожал ему руку.
— Спасибо вам. И одновременно я хотел бы попросить у вас прощения за то, что иногда я испытывал некоторое недоверие к вам. Не мог же я предполагать…
— Не надо об этом, господин Тербовен, — ответил Хофстраат. — Ваше недоверие вполне оправданно.
— Но мне хотелось бы вас попросить остаться другом нашего дома и впредь.
— А почему вы думаете, что должно что-нибудь измениться, мой дорогой Тербовен?.. Ведь все мы надеемся на скорое выздоровление вашего отца!
Туг уж врач больше не смог сдержаться:
— А что, дорогой Тербовен, если мы попытаемся вылечить вашего отца с помощью энцефалографа? Как вы к этому отнесетесь?
— А как вы себе это представляете, дорогой Бергер? — спросил Роньяр.
Врач начал рассказывать о своем плане, все внимательно слушали его.
— Вы как-то говорили, что человек не в состоянии противиться тем мыслям, которые внушает ему ваш энцефалограф. Это верно?
Петер кивнул.
— Значит, мы можем навязать вашему отцу определенные мысли.
Хофстраат поочередно посмотрел на всех присутствующих.
— Я не задумываясь предоставляю себя в распоряжение для приема этих мыслей. — А потом добавил со скрытой улыбкой: — У меня же есть опыт в этом деле.
36
Казалось, что профессор спит, — так спокойно и неподвижно сидел он в удобном кресле, которое оказалось роковым для Нево. В комнате было тихо, слышно было лишь слабое гудение, исходящее от работающего энцефалографа, рядом с которым стоял сын профессора.
Его лицо было напряженным, рука обхватила одну из ручек аппарата.
Д-р Бергер стоял перед профессором, который спал в кресле, и поглядывал то на часы, то на лицо своего друга — некогда подвижное и одухотворенное, а теперь усталое и ничего не выражающее.
Никто не произносил ни слова.
Для Петера эта попытка была решающей.
Бергер, напротив, наблюдал за ходом опыта с непоколебимым спокойствием. Ему, хирургу, часто приходилось стоять рядом с человеком и ждать исхода величайшей борьбы.
Остальные сидели в соседней комнате — Бергер строго-настрого запретил им переступать порог лаборатории. Только госпожа Тербовен была в комнате, где проводился опыт.
На работающем аппарате появилась красная контрольная метка — лента с записанными мыслями кончилась. Петер выключил аппарат и посмотрел на доктора Бергера.
Тот еще раз бросил взгляд на часы. Ближайшие минуты покажут, удался ли опыт.
Пациент не шевелился. Он спал. Бергер наклонился к его лицу. Потом поднял голову и взглянул на Петера. Петер кивнул.
Наступил решающий момент. Бергер мягко погладил профессора по голове — он будил его, возвращая к действительности.
С трудом, словно после глубокого наркоза, пациент открыл глаза. Сначала он бессмысленно смотрел куда-то вдаль, потом его застывший взгляд обрел жизнь. В его глазах появился мягкий свет, свидетельствовавший о возвращении разума.
Затаив дыхание, Петер выжидающе смотрел на отца.
Губы профессора зашевелились. Робко, словно не веря глазам своим, он тихо сказал: «Петер».
Прежде чем сын успел опомниться, госпожа Тербовен с ликующим и счастливым возгласом вскочила со своего места, бросилась к мужу и разрыдалась.
Заметив, что и его глаза наполняются слезами, Петер не знал, как себя вести.
В этот момент к нему тихо подошел Бергер и молча пожал ему руку.
Петер безмолвно кивнул, а врач вышел за дверь, чтобы позвать остальных.
37
Крыши домов были освещены мягкими солнечными лучами. Солнечные лучи падали в Главную аудиторию, освещая темные деревянные панели и коричневые скамьи, на которых уже сидели бесчисленные поколения студентов.
