Иван Новожилов - Королевский гамбит
— Здравствуй, котик, — певуче протянула она, обнимая “кавалера” за шею. — Поцелуй меня…
Левченко ошалело посмотрел на Соколова, перевел взгляд на Марию, залпом осушил стопку и, икнув, проговорил:
— Пардон, мадам! Мы где-то встречались с вами? — и вновь икнул.
— С нашими гулять, — пророкотал сзади густой бас. — Не позволю!
Левченко втянул голову в плечи и прикрыл на всякий случай затылок руками.
— Ты, хмырь, не опасайся, сейчас не трону, — продолжал обладатель мощного баса. — Но заруби на носу, что Сергей Батов тебя предупредил. С его девушками гулять никто не смеет. Если будешь крутить с ней тайком, то любой малец разыщет меня на портовой набережной и доложит. Понял? — он покрутил перед носом Левченко увесистым кулаком и прикрикнул на женщину: — Пошли! Живо!
— Пусть он меня поцелует! Пусть! — пьяно куражилась та, цепляясь за пиджак Левченко. — Ишь, и узнавать не желает! А я для него…
— Идем, говорю! — матрос легко подхватил женщину на руки. — Нашла красавцев. Мы не хуже этих франтов.
— Хамы, — обронил вслед матросу Левченко. — Но бабочка симпатичная…
Мария по-настоящему развеселилась: ее позабавила сцена, которую разыграла накрашенная девица.
— Вы, оказывается, большой сердцеед! — подзадоривала она Левченко.
— Да-а, — лениво соглашался тот. — Почему-то женщины ко мне льнут, — он поплевал на ладонь и, заглядывая в трюмо, пригладил редкие волосы. — Она мне раньше говорила, — продолжал он врать, — что жених в плавании.
— Мария, мы вас проводим. Левченко, нам пора, — Соколов поднялся и, не оглядываясь, направился к выходу.
СТРЕЛЬБИЩЕ № 47/21
В порту война чувствовалась гораздо сильнее, чем в городе. Опасаясь налетов авиации, страшась нападения подводных лодок-охотников, немцы, несмотря на усиленную морскую охрану и воздушное барражирование, не задерживали подолгу корабли у пирсов. Как только прибывал транспорт, начиналась лихорадка.
Сипло перекликались буксиры. Звонко бряцали звеньями якорные цепи. Жалобно и натужно скрипели тросы корабельных лебедок и подъемных кранов.
Суета и нервозность. Это сразу же заметил Соколов, остановившись у причала, где разгружался широкоскулый “испанский торгаш”. Внешне все выглядело, казалось, как в доброе мирное время: металлическая сетка, наполненная продолговатыми ящиками, медленно поднималась из трюма, плавно проплывала над палубой и, раскачиваясь на стреле корабельной лебедки, повисала над причалом. Груз встречали докеры. Отцепив сетку, они легко подхватывали тяжелые ящики, укладывали их на металлические тележки и увозили к военным грузовикам.
Чтобы не так бросаться в глаза, Соколов отошел подальше от причала и прислонился плечом к стене пакгауза, забитого бунтами пеньковых канатов. “Придет ли Николай?” — думал Соколов, наблюдая за худым смуглым матросом в синем берете. Матрос стоял на борту “торгаша” и больше следил за небом, чем за грузом.
В самый разгар спешной выгрузки на причале появился проворный упитанный человек в поношенной явно чужой одежде. Маскарад выдавал его с головой. Дешевый костюм резко контрастировал с розовыми пухлыми щечками и маслянистыми юркими глазами. Да и руки “докера” говорили о том, что таскать груз ему никогда не приходилось. Соколов стал приглядываться к новичку, стараясь припомнить, где встречал он раньше этого мужчину с короткими в постоянном движении руками и смазливой физиономией удачливого спекулянта. Где-то, без сомнения, они встречались. Но где? В школе? Нет. В кафе “Рим”? Тоже, пожалуй, не там…
А розовощекий сытый “докер” уже развил бурную деятельность. Он покрикивал на молчаливых кряжистых парней, первым хватался за лебедочный крюк, отцепляя сетку, усердно всей грудью толкал тележку, груженную ящиками.
Когда над причалом повисла очередная порция ящиков, энергичный “докер”, неистово размахивая руками, стал выкрикивать невпопад:
— Майна! Эй, на борту! Майна!
Металлическая сетка с ящиками медленно поползла вниз. Вот она остановилась на какое-то мгновение, стала снижаться, и вдруг майор увидел, что стальная петля, стягивающая сетку, медленно соскальзывает с изогнутого запора-крючка.
Вот-вот произойдет несчастье. Соколов хотел было броситься на выручку ничего не подозревавшему человеку, но тот сам заметил опасность и прыжком, которому мог позавидовать любой спортсмен, отскочил к группе докеров. Рослый белокурый латыш сильным ударом в грудь отшвырнул его обратно, под сетку. В эту минуту груз резко переместился вниз. Стальная петля запора просвистела в воздухе. Сетка раскрылась. Посыпались и затрещали ящики. Пронзительный вопль утонул в грохоте и лязге металла: по бетонным плитам разлетелись, матово поблескивая заводской смазкой, винтовки, запасные пулеметные стволы и автоматы.
Соколова удивило то, что равнодушно отнесшиеся к гибели человека докеры, заметив оружие, дружно сгрудились возле разбитых ящиков. Вот пошел по рукам один автомат, а за ним другой… Еще и еще слышались всплески воды. От машин к причалу бежали немцы. Докеры, как ни в чем не бывало, приступили к работе, но белокурого латыша, который толкнул под сетку энергичного толстячка, среди них уже не было.
Немцы начали расследовать причину гибели докера. Причал запрудили солдаты, полицейские. Прибыл представитель портовой администрации.
Соколов незаметно свернул за угол пакгауза и лицом к лицу столкнулся с белокурым латышом.
— Как здоровье? — спросил тот хрипловатым голосом.
Майор недоуменно посмотрел на него и шагнул в сторону.
— Как здоровье? — настойчиво повторил белокурый, преграждая Соколову путь.
— Начинаю поправляться, — ответил майор, стискивая в кармане рукоятку пистолета. “Стрелять не буду, — решил он про себя. — Обойдусь без пальбы”.
— Товарищ командир, — облегченно вздохнув, проговорил белокурый латыш. — Вас ждут. Идите за мной. За пакгаузом нет ни души.
Скоро пакгаузы кончились. Латыш вел Соколова по пустынным причалам. Шел он метрах в пятидесяти впереди майора, который, чтобы не вызывать подозрений, изображал из себя праздношатающегося человека, часто останавливался перед транспортами и, заложив руки за спину, задрав голову вверх, смотрел, как суетятся на палубах матросы, иногда облокачивался на парапет и рассматривал отсвечивающие радужными пятнами мазута, мутные от множества мелких, поднятых со дна песчинок, волны. Они яростно налетали на берег, будто пытались сдвинуть его с места и, взбешенные своим бессилием, откатывались с шумом прочь, оставляя на мокрых камнях белые клочья ноздреватой пены.
