И Ряпасов - Неведомый город
Вполне была понятна радость и нетерпение инженера, когда ученый объявил, что они совершат поездку на дирижабле, причем отсутствие их продолжится несколько дней.
Рано утром один из невидимых кораблей, сияя, как серебро в лучах горячего солнца, был выведен из ангара и вскоре исчез в глубине голубого эфира, унося в беспредельную высь мистера Блома и Березина.
Кроме их, на судне находился лишь механик. Русский инженер, пораженный красотой развертывающегося перед ним горного ландшафта, молча глядел в иллюминатор.
— Не желаете ли, мистер Березин, поближе ознакомиться с управлением этого корабля? — предложил ему мистер Блом, возившийся над какими-то кнопками и рычагами.
— С большим удовольствием, — отозвался Николай Андреевич, с трудом отрываясь от своих наблюдений.
— Вот здесь, — говорил мистер Блом, подходя к металлическому столу, на котором блистал целый ряд кнопок, а над ним возвышались причудливые рычаги и колеса, — вы видите, так сказать, центральное бюро управления судном. Рычаг направо — поступательное движение, другой рычаг — восходящее движение. Быстрота регулируется кнопками. Этот вентиль управляет рулем. Остальные кнопки приводят в действие щиты иллюминаторов, а рычаги — выбрасывающие аппараты.
— Вы так называете орудия нападения?
— И защиты. Два выбрасывателя разрывных снарядов вполне гарантируют нас даже от серьезного противника.
— Надеюсь, мистер Блом, за эту поездку вы не примените на практике ваши орудия?
— Кто знает, любезный мистер Березин? Мы живем в такое время, что все может случиться.
Полет направляли на восток. Миновали ребристый Куэнь-Лунь, песчаные степи Туркестана и вступили в необозримые пустынные дали Гоби. На другой день перед наблюдавшими путешественниками стали появляться бедные монгольские поселки, обширные стада скота казались с высоты роем пчел. Люди на земле являлись отсюда точками.
Совершенно неожиданно на обширной равнине показалось слишком много этих точек, перемешавшихся между собой, как муравьи в своем гнезде. Мистер Блом схватил подзорную трубу и направил ее в иллюминатор.
— Битва! Там происходит битва! — обратился он к инженеру. — Мы спустимся вниз.
— Битва! Между кем же?
— В Китае все еще стоит неурядица. Вероятно, междоусобная стычка… Сейчас увидим.
В окно можно было различить отдельные группы лиц в широких одеждах и лохматых шапках, с отчаянием защищавшихся против нападения вооруженного огнестрельным оружием большого отряда, в котором легко было узнать китайские войска. Груды тел убитых и раненых дополняли картину.
— Китайцы нападают на монголов, — заметил ученый после наблюдения. — Удобный случай испытать наше оружие и помочь монголам.
— Как? Неужели вы хотите применить свои страшные снаряды? — воскликнул инженер.
— Надо же помочь монголам против их вечных притеснителей. Взгляните, — ученый подошел к стене каюты, где, странно блистая своими выпуклостями, находился выбрасывающий аппарат. В полу рядом с ним отодвинувшийся щит обнаружил иллюминатор. Мистер Блом установил орудие и дернул за кассетку.
Судно слегка дрогнуло. В тот же момент на сражающихся китайцев упал небольшой снаряд, произведший страшное опустошение в их рядах. Березин видел, как вдруг густая толпа воинов поредела, а в воздухе неслись оторванные головы, ноги, руки и прочие части человеческого тела. Казалось, что под китайцами неожиданно взорвался пороховой погреб. Раздался такой громкий крик ужаса и боли, что, несмотря на толстые стены воздушного судна, он достиг ушей инженера.
Сражение приостановилось, и через минуту оставшиеся в живых китайцы, объятые паническим ужасом, спасались бегством.
А мистер Блом с бесстрастным, как веление судьбы, лицом молча закрыл иллюминатор, и послушный его руке дирижабль поднялся ввысь, исчезнув из глаз изумленных монголов.
Николаю Андреевичу, как все русские обладавшему мягким сердцем, была непонятна эта холодность ученого к чужим страданиям и чужой жизни, она казалась ему даже жестокостью.
«Действительно ли жесток мистер Блом, — размышлял вечером Березин, укладываясь спать на кожаном диване, — к окружающим и всему человечеству? Он довольно холоден к Кэт, а она его внучка, единственная из родных. Любит ли он ее, как дочь? Или ему дороже всего на свете его открытия? Все это такие вопросы — ответить на которые очень затруднительно. Если бы он горячо любил свою внучку, стал ли бы он принуждать ее выходить за Гобартона?
Он жесток, как старый бессердечный человек, а пренебрежительность к другим является у мистера Блома только национальной чертой.
А вот и неправда, — поймал себя на этой мысли инженер. — Его сердцу тоже доступны лучшие человеческие чувства. Как он хорошо обращался с нами, которые в глазах другого могли явиться только шпионами. В частности с ним, Березиным, он вступил даже прямо в сердечные отношения. А как он прекрасно вел себя при происшествии в Калькутте. Сколько заботливости и энергии было проявлено при похищении его самого тугами. Да, мистер Блом ни перед чем не остановился, даже перед своими британскими властями. И из-за чего? Из-за человека ему совершенно чужого, лица другой национальности.
Нет. Так легко нельзя смотреть на мистера Блома. Он всемирный ученый, гений, и обычное человеческое мерило к нему не подходит. Для него нужны другие масштабы широчайших размеров.
“Человек — творец жизни, — сказал он. — Красота и полнота жизни зависят от красоты и полноты проявления творческих сил человека”. Какие прекрасные слова?!! Лицо, произнесшее их, не может безразлично относиться к людям, оно должно любить их. Может быть, и не той сумбурной любовью, как у нас, а разумным, высшим чувством, но все-таки любить. А если любит — он все сделает для ее счастья».
С этой мыслью инженер заснул под протяжное жужжание пропеллеров, твердо решившись утром переговорить с ученым об интересующем его предмете — о драгоценной мисс Кэт.
— Мистер Блом, — говорил он наутро, набравшись храбрости, — хотя здесь не место и не время для этого разговора, я все же скажу то, о чем я давно думаю.
— Говорите, говорите, мой друг, — ласково ответил старец. — Я слушаю.
— Я давно люблю мисс Кэт, мистер Блом, и, кажется, она платит мне взаимностью, — проговорил ободренный инженер. — Я прошу у вас, как ее единственного опекуна, ее руки…
С первых же слов Березина лицо мистера Блома начало изменяться. Словно темная, грозовая туча тенью легла на него. Инженер, увидев эту перемену, испугался, но не за себя, а за судьбу мисс Кэт.
