Андрей Валентинов - Страж раны
…Он уже видел этот ржавый клинок. Совсем недавно, в подземном склепе… Перед глазами встала золотая маска с еле заметной улыбкой в уголках тонких губ…
Итак, кто-то взял меч из склепа, перерезал веревки и оставил оружие в камере. Конечно, револьвер был бы более к месту, но Степа вспомнил — пули на этих выродков не действуют. А вот меча — как и серебряного перстня — они почему-то опасаются. Недаром то, что рушило стены, так и не переступило через кости воина в золотой маске!
Косухин вскочил, сжал в руке меч и попытался — весьма неумело — провести несколько фехтовальных приемов. Меч — не стилет, его не спрятать, но этого и не требовалось. Степа жив, не ранен и даже вооружен — а, значит, камера превращалась в крепость…
Ждать пришлось долго. Косухину это уже успело надоесть, и он чуть не задремал, но вовремя удержался. Спать опасно — могут взять «теплым». Оставалось сидеть у стены, положив оружие рядом, и время от времени вставать, дабы согреться…
Наконец, послышались шаги. Степа услышал их издалека — тяжелые, мерные — и поспешил лечь на пол. Меч был в руке. Косухин лишь повернулся, чтобы оружие не заметили с порога.
В замке заскрипело, дверь стала медленно отворяться. Ударил свет — не мигающий огонек масляной лампы, а мощный луч электрического фонаря. В камеру входили двое. Первый — обыкновенный косоглазый в черном полушубке, а вот второй… Наверное, Степа испугался бы, если б азарт близкого боя не заглушил все иные чувства. Лицо второго — высокого, крепкого — когда-то было русским. Когда-то — потому что теперь лица не было. Не было нижней челюсти — она оказалась полностью снесена. В свете фонаря страшно щерилось несколько уцелевших зубов над открытой черной гортанью. От носа осталась едва половина, сквозь порванную кожу проглядывала желтая кость. Глаза были на месте, но без век и, как показалось — без зрачков…
Тюремщики не торопясь вошли в камеру, бегло огляделись, затем косоглазый с фонарем кивнул второму — страшному. Тот, беззвучно кивнув в ответ, стал наклоняться к Косухину. Косоглазый стоял рядом и светил. Огромные руки тянулись к Степе, стало страшно, но Косухин выждал миг, и лишь затем рука с мечом дернулась. Скрюченные кисти бессильно разжались — удар пришелся прямо в черный зев. То, что когда-то было человеком, зашаталось и с грохотом рухнуло на пол. Степа был уже на ногах. Его интересовал фонарь. Он перехватил руку косоглазого и взмахнул мечом. Ударить не пришлось — «черный» взвизгнул и бросился наутек. Фонарь — большой, тяжелый, с яркой белой лампой — остался у Степы. Хлопнула дверь — косоглазый успел закрыть камеру и теперь спешил запереть замок.
Степа перевел луч фонаря на неподвижное тело. Глаза закатились, пожелтевшие белки не двигались. То, что лежало на полу, стало походить на обыкновенного изуродованного войной мертвеца. Косухин вздохнул, пальцы сами собой сложились в щепоть, и красный командир поднес руку ко лбу. Но креститься не стал, в последний миг расценив это, как слабость. Бога нет — Степа привык в это верить. Оставалось рассчитывать только на себя. Так, по крайней мере, честнее…
Фонарь был поставлен у стены, прямо перед дверью. Сам Степа сел в темноте, чтобы оставаться невидимым. Сдерживая страх, он обыскал тяжелое холодное тело, но никакого оружия не обнаружил. Впрочем, меч — а при свете Косухин убедился, что это действительно меч — оказался вполне к месту. Первый бой выигран, оставалось ждать продолжения…
…Новые гости появились вскоре. Шаги протопали — шло явно несколько человек — и замерли у входа, затем послышался резкий, нечеловеческий голос, уже звучавший в подземелье:
— Косухин! Прекратите сопротивление и сдавайтесь! Повторяю…
— Ага, сейчас и сразу! — не выдержал Степа.
Голос замолчал, но тут заговорил другой, тоже знакомый:
— Товарищ Косухин! Говорит особый уполномоченный ЦК Гольдин. Это недоразумение! Сейчас мы войдем в камеру, и я вам все объясню…
— Давай, — согласился Степа, которого такой оборот вполне устраивал.
— Мы откроем дверь, и вы выбросите оружие…
— Какое оружие? — с наивозможнейшей наивностью поинтересовался Косухин. — Эта железяка?
За дверью помолчали. Затем Гольдин вновь заговорил, но на этот раз в его голосе не чувствовалось решительности:
— В ваши руки попала опасная вещь, товарищ Косухин. Вы даже не понимаете…
Степа действительно не понимал, а потому охотно продолжил переговоры:
— Вот чего, товарищ Гольдин. Вы дверь откроете, а я в стороне сяду. Вот и поговорим. Вам чего, эта железка не по нутру?
— Это так называемый меч Гэсэра. На самом деле это не меч. Это опасный предмет…
«А вот за это спасибо», — подумал Степа.
— Косухин! — заговорил первый голос зло и нетерпеливо. — Мы сломаем стену! Вы уже знаете, что это нетрудно…
— Давай! — вновь кивнул Степа, чувствуя, что там, за стеной, блефуют.
Действительно, стену никто ломать не стал, вместо этого послышался голос Гольдина:
— Товарищ Косухин, повторяю — это недоразумение…
— Ага! — не выдержал Степа. — Точно, чердынь-калуга! Недоразумение! Мертвяков в бой посылаете, псов всяких ненормальных…
Он хотел упомянуть о Венцлаве, но вместо этого закончил:
— Да вы и сами, товарищ Гольдин, как здесь оказались?
— Я нахожусь там, где нужно революции и партии…
На миг Степе показалось, что он попросту спятил, но тут перед глазами встала далекая, почти уже забытая Столица, еловые венки у красного гроба, большой портрет с черным крепом…
— Партия, между прочим, вас в живых не числит, — рубанул Степа, которому стало страшно и одновременно противно. — Вы, товарищ Гольдин, либо самозванец, либо, уж не знаю…
— Я выполняю особое задание. Моя смерть была инсценировкой…
«А вдруг правда?» — подумал Косухин. Вновь вспомнилось желтое восковое лицо в гробу — спокойное, без пенсне с чуть приоткрытыми глазами…
— Я буду здесь, — тихо, но решительно заявил он. — Лучше с голоду помру! Сам я в ваш мертвецкий полк не запишусь…
— Обойдемся без твоего согласия, Косухин! — это был вновь первый, злой и нетерпеливый голос. — Ты предатель и негодяй! Тебе долго придется служить у нас в 305-м, чтобы загладить вину. А твою Берг мы на дне морском сыщем…
«Наташа-то на свободе!» — обрадовался Косухин и почти совершенно успокоился:
— Ага, попробуй! Между прочим, кто из нас предатель — еще разберутся. Революции, говорите, это нужно…
За дверью негромко переговаривались, затем вновь послышались шаги — кто-то уходил, кто-то остался. Очевидно, будут брать измором — значит, надо быть начеку. И тут он услыхал стон.
