Василий Ардаматский - Ответная операция
— Где вы болтались? — раздраженно спросил Гарц.
— Просто пошел прогуляться. Купил газеты. Ведь занятия кончились!
Гарц отвернулся и продолжал разговаривать с изобретателем. Офицеры нетерпеливо стояли у двери, посматривая на Баркова. Вскоре офицеры и Барков уехали.
Гарц все еще злился. Субботин настороженно присматривался к нему, пытаясь угадать, в чем дело. Вскоре все прояснилось. Гарц получил шифровку от высокого начальства, в которой сообщалось о провале двух агентов гамбургской школы, посланных на Украину. В шифровке высказывалось убеждение, что провалы являются следствием плохой подготовки агентуры, и лично на Гарца возлагалась ответственность за работу мюнхенской школы.
— Я и без этого отвечаю за школу! — раздраженно говорил Гарц. — Но я не могу отправляться в рейд вместо курсантов!…
Гарц был достаточно умен, он понимал: дело не только в том, что школа плохо готовит агентов. Он вообще всех перемещенных считал публикой малонадежной. Получив шифровку, он думал об этом с особой остротой; сейчас даже Субботин вызывал у него недоверие.
— Должен быть какой-то порядок! — сердито выговаривал Гарц. — Гулять вам, конечно, не запрещается, но я обязан знать, где находится мой сотрудник в любой час суток. Впредь прошу вас учесть это.
47
Во второй половине июля Субботин получил приказ подготовить шестерых курсантов к перевозке на аэродром. В эту группу он включил самых слабых по всем своим данным курсантов.
Когда за курсантами уже пришел автобус, «господин председатель» Барышев провел с ними прощальную отеческую беседу. Еле сдерживая улыбку, Субботин слушал его напыщенные разглагольствования о России, которую следует освободить от ига коммунистов.
— То, что днем и ночью мучает меня, как святая мечта, — ходя по кабинету, говорил Барышев, — скоро сделаете вы. Завидую вам! Вы ступите на русскую землю. Вы появитесь там, как первые вестники грядущего избавления России от коммунистического кошмара. Как бы я хотел быть на вашем месте! Но ничего, то, что вы будете делать там, мы делаем здесь. У нас с вами одна борьба и одна великая цель!
Курсанты слушали речь Барышева рассеянно. Субботин заметил, что на лице у несостоявшегося писателя Константина Ганецкого то и дело возникало выражение растерянности, если не испуга.
— Пусть же перед вами дрожат от страха господа комиссары! — выкрикнул Барышев. — С вашей помощью мы узнаем, где находятся их аэродромы, важные заводы. И придет час, когда по этим объектам будет нанесен такой удар, что от них останется одно мокрое место! А вы вернетесь на Запад, где вас будут ожидать именные текущие счета в солидном банке. Солидные будут и суммы! Герои сделали свое дело и могут жить, не отказывая себе ни в чем…
Закончив речь, Барышев нажал кнопку звонка, и в кабинет вошла женщина с подносом, уставленным рюмками с коньяком.
— За ваши славные дела! За нашу общую победу! — крикнул Барышев и наметанным броском осушил рюмку.
Когда все выпили, Барышев по очереди расцеловался с каждым курсантом, приговаривая:
— С богом, милый… С богом, милый…
Именно в этот момент в кабинет вошел Гарц. Он остановился у двери, обвел всех бешенным взглядом.
— Что здесь происходит? — спросил он сиплым от злости голосом.
— Отмечаем… выпуск первой группы курсантов, — неуверенно ответил Барышев. — Может, и вы, мистер Гарц, скажете им свое напутственное слово?
Гарц остановил взгляд на Субботине:
— Почему курсанты до сих пор не выехали?
Субботин встал:
— Господин председатель хотел поговорить с курсантами. Я думал…
— Мне не интересно, что вы думали! Банкеты устраивать рано! — Гарц оглянулся на Барышева. — Нет другого повода для пьянства?
«Господин председатель» молчал, переминаясь с ноги на ногу.
— Немедленно на аэродром! — приказал Гарц.
— Мне ехать? — робко спросил Барышев.
— Там банкета не будет. Будьте любезны, оставьте меня со старшим инструктором.
— Это форменное безобразие, господин Скворцов! Подозрительное безобразие, если хотите знать! Скандал за скандалом, а вы по этому поводу устраиваете банкеты?
— По-моему, люди, которых я готовлю, еще не дали вам основания для разговора со мной в таком тоне, — строго и с достоинством проговорил Субботин.
— Да? Вы в этом уверены? Может, вы хотите знать, что случилось с вашим готовым на все храбрецом Барковым?
Субботин молчал: зачем ему знать подробности? Важно, что с Барковым случилось то, что должно было случиться.
— Молчите? — выкрикнул Гарц. И вдруг, точно воздух из него выпустили, он опустился в кресло и надолго замолчал…
— Вы проверяли радиоподготовку людей? — устало спросил он.
— Да.
— Хорошо проверяли?
— Несколько дней занимался только этим. Все работают с рацией уверенно.
— Такой идиотизм! Такой идиотизм! — Гарц всплеснул руками. — Я твердил этим самоуверенным господам: Баркову нужна собственная рация! Нельзя — габариты не позволяют! Сунули человека вслепую, а теперь подняли визг и крик!
— А что, собственно, случилось? — осторожно спросил Субботин.
— Что? И ваш храбрец и подводная лодка канули в неизвестность! Вот что! Может, вам этого мало, господин Скворцов?
Субботин пожал плечами:
— Мало ли что могло случиться… Вы же сами учили меня спокойно относится к потерям.
— Потеря потере рознь! Ваш Барков — ерунда! А вы понимаете, что такое потеря подводной лодки?
Субботин кивнул головой.
— Но может оказаться, что Барков на месте? И действует?
— А как это узнать? — крикнул Гарц. — Как? Сидеть и ждать, пока сами русские сообщат об успехах вашего храбреца?
Субботин промолчал.
Гарц встал:
— Сейчас же перебирайтесь на аэродром. Лично проследите за парашютной тренировкой. Я тоже приеду туда.
Гарц быстро вышел из кабинета. Через минуту его автомобиль промчался по аллее парка.
48
Этот аэродром официально считался законсервированным, а действовал круглые сутки. Здесь не было сформированных воинских соединений, но в ангарах и на поле всегда находилось десятка два военных самолетов.
В баре штабного здания с утра до вечера галдели летчики. Они были и в военной и в штатской одежде. На втором этаже находилась командная группа, возглавляемая полковником, которого все летчики панибратски звали «толстый Бит». Это был флегматичный грузный человек и явно не авиационный офицер. Всеми летными делами руководил молоденький майор Лавенс.
Самолеты улетали отсюда в Берлин, в Афины, в Белград, в Стокгольм — словом, во все концы света. Днем и ночью здесь стоял рев турбин и моторов.
