Мари Бенашвили - С Луны видно лучше (СИ)
-В принципе, и так можно. Но, если мы удачно прицелимся, то никого не заденем.
-А, ну, коль так, то, конечно да, это вариант.
-Так ты согласен?
-Ой, не знаю. Кажется мне, на Земле не поймут.
-Ну, можно приземлиться на такой местности, где тебя не увидят люди.
-В таком месте мне придется долго добираться до населенного пункта.
-В общем, спустишься как-нибудь, а там видно будет.
-И все же, мне страшно. Ну вот окажусь я снова, после стольких лет, среди толпы людей. Я в скафандре, время уж другое – кто знает, сколько времени прошло! А у меня ни документов, ни дома: не знаю, что с ним сталось, - ни знакомых, ни копейки денег. Я буду, как, как, ну вот, как ты. Ничего не знаю и ни в чем не уверен.
-Но ты же так хочешь домой, - не понимал я.
-Конечно, - ответил космонавт, - конечно, хочу. Но, почему-то, когда хотелось без возможности туда попасть, не было видно проблем, а сейчас, когда у меня есть шанс – я боюсь. Стало совершенно очевидно, что жить там будет очень трудно.
-Ты всегда можешь остаться со мной, на Луне. Мы будем вместе смотреть на Землю, так что, ты будешь совсем рядом, а опасностей не будет. Отсюда открываются виды, как больше нигде нет. Обозримыми становятся все без исключения уголки Земного шара. Твой дом – рукой протяни, но и не нужно ломать голову над тем, как там дальше жить.
Космонавт в пылком не понимании вертел головой, поочередно поворачивая ее к Земле и обратно ко мне.
-Спасибо тебе. Это было бы очень удобно и приятно для меня. Оставаться тут, не заботиться о простых людских, слишком запудренных вопросах, без сомнения назвать свою жизнь все всяких рамок и встретить тут, как полагается свою кончину – невиданная роскошь. Зачем возвращаться на маленький шар, который неясно почему, вообразил себя центром всего, предаваться стадному, эгоистическому порыву сохранить себя в целости для почвы, куда тебя благополучно бросят в итоге? Мне неприятна мысль о том, что разум мой уже спустя минуты будет пугливо путаться в идеях выживания, потом мне станет скучно на Земле, но я привыкну, буду жить по часам, ворчливо перебирая таблетками, глупым образом растягивающих мое волочение. Это будет долго и неинтересно. А тут все пройдет волнующе быстро. Так все создано, и это я узнал от тебя. Если собрать вместе жизни всех людей, они и на долю дня не будут столь захватывающими, сколь ею была моя. И наоборот – вся моя жизнь не будет настолько долгой, сколь долг их час. И тут уже теряется значимость: великий ты или никчемный и совершенно обычный. Наши заслуги измеряются лишь рамками, самое большое, планеты Земля. А как это моет быть убедительно, когда я знаю, что рамки эти непередаваемо малы. Не имеет на Луне значения богатство, земли, отношения, внешность. А я сейчас попаду туда, где параметры эти раздуты до размеров самой огромной туманности, если не больше. После всего, для меня это будет в новинку, хоть эти правила мне хорошо известны.
-Мне все не понятно: что ж тебя туда манит?
-Это мой дом. Я сказал о нем и о его жителях достаточно не очень положительных вещей. И, да, все это чистая, правда, можешь мне верить, тем более, что тебе отсюда видно лучше. Но ведь есть и хорошее. На Земле живут такие вещи и понятия, каких, при всем его величии, нет в космосе. Там, где я родился и когда-то жил, происходят прекрасные события. Ты нигде не встретишь такого. Коль скоро любое живое существо попробует Землю, примерит ее на себя, никогда не сможет забыть. В ней прекрасные, красочные, неповторимые виды. И даже тот минус, что все «гипер значимо», на самом деле можно принять за плюс. Там светло и, чаще всего, многолюдно. Но тоже можно очень много узнать, если поспешить. И, если повезет, можно еще и встретить такого землянина, с которым, как с самим собой, удобно общаться. Но это только если повезет. Так что, как видишь, Земля слишком противоречива, чтобы обожать ее или ненавидеть. И только одно сказанное в ее отношении можно считать верным утверждением – к ней всегда стремишься.
Я постарался вежливо улыбнуться своему космонавту, в привычном одобрении. И был искренне рад, что теперь он, конечно же, попадет домой. Он говорит, что его жизнь была самой особенной и всех земных, только потому, что он повидал космос. Человек искренне убежден в этом, не зная того, что не видел и его края. Только открытие зеркальной Вселенной по-настоящему особенно, и то, я не до конца уверен. Но, как ни крути, он восторжен, горд и счастлив, что судьба распорядилась с ним вот так, и, что все люди, только бы узнав о его путешествиях, гневались бы от собственной обычности. И говорил он об этом так уверенно, что и меня в этом глубоко убедил. Глупо даже сомневаться в любви космонавта к Земле. Она сродни моей привязанности к Луне. И это вызывает восхищение.
-Что ж, тогда не задерживайся более, - протянул я руку вперед.
-Пора двигаться дальше?
-Нет, - ответил я, - пора возвращаться.
Я, с его помощью, опустил лестницу. И мы стали клонить ее все ниже и вбок. Так мы работали с ней упорно и справились за какие-то часы. Лестница прочно стояла на Земле и упиралась в Луну, а я ее крепко держал.
-Спускайся, - сказал я, - только осторожно и медленно, я буду держать.
Он подошел ко мне и крепко обнял, кажется впервые. Я не шевелился, боясь спугнуть его, и сам был удивлен этому странному человеческому ритуалу. Но, признаться, от того мне стало, можно подумать, теплее. Космонавт отпустил меня и, вцепившись о край лестницы, сказал:
-Спасибо тебе за космос. Постарайся помнить о землянине, а я уж всего никогда не забуду.
Только и смог ответить, что:
-Помни, что я всегда буду присматривать за тобой с Луны.
Так вот мы и простились с космонавтом. Так он и ушел. Так и вернулся на Землю. Я отдал его туда, откуда он пришел. Отпустил в то место, которое подарило мне его, которое позволило ему совершить со мной прогулку ночь, длинной в его жизнь. Он медленно, озираясь ежесекундно вниз, спускался от меня дрожащими, от старости или от испуга, шагами. Со своей стороны я держал лестницу, в чем она, откровенно говоря, не особо и нуждалась. Но я все держал и боялся отпустить. В моих руках был уж очень ценный груз – жизнь. Я понимал, что, если человек сорвется, он не просто упадет на Землю, но потеряет дыхание. Не знаю точно, почему, но я это отчетливо понимал. Потому, чуть только нога космонавта дрогнет – я вцеплюсь в деревянную основу, или ринусь, свиснув с края Луны, вниз. Космонавт ни разу не упал. Он тоже обнимал лестницу, как родное дитя, напрягшись изо всех сил. Ему, я знаю, в скафандре было слишком неудобно двигаться. От того волнение мое немного росло по мере того, как космонавт исчезал из виду. За весь путь мы не сказали друг другу ни единого слова. Я только мертвым взглядом вцепился в него, а он, случайно глянув вверх, замирал на минуту, и двигался дальше. Землянин становился все меньше и меньше. Скоро от его фигуры остался виден только шлем, который маленьким бликом отдавался мне до самой Земли. Да, до самой Земли я видел этот сверкающий, движущийся блик. Уж не знаю, сколько времени я держал, не отпуская и расслабляя лестницу. Космонавта уже давно на ней не было. Я не знаю, спустился ли он уже, или просто был настолько низко, что я уж не мог увидеть его и тени. Боялся потянуться в карман за своим стеклом, чтобы проверить. Потому что меня преследовало чувство, что стоит отпустить хоть одну руку, как лестница рухнет. Потоум я и держал ее, пока на Земле не сменилось четыре дня. Четыре дня с того момента, как космонавт перестал быть виден. Только тогда я робким движением потянулся и достал стекло, все еще сжимая одной рукой деревянное основание. Я глянул в него и нигде не увидел космонавта. Нигде по близости лестницы. К счастью, на ней самой его тоже не было. Я смотрел дальше, отпустив теперь ее.
![Светлана Чистякова - Наследники Падших Книга вторая Трудно признать [CИ]](/uploads/posts/books/3156/3156.jpg)
