Евгений Воробьев - Этьен и его тень
– Зачем они тебя обманывали? – ответила она в тревожном недоумении вопросом на вопрос.
Паскуале, потрясенный новостью, онемел. Новость была бы радостной, если бы он уже не понял, что стал жертвой провокации.
– Что им нужно было от тебя, отец? – все громче кричала Джаннина. – Чего они Домогались? Надеюсь, ты не поддался? Не запятнал своей чести? Я могу гордиться тобой, как прежде?
Он двумя руками судорожно ухватился за прутья решетки так высоко, как только мог дотянуться, и поник головой.
– Ты ничего не сказал лишнего?
С большим трудом поднял он голову, уткнулся лицом в вытянутые руки.
В эту страшную минуту он хотел, чтобы решетки между ним и Джанниной были гуще, чтобы можно было спрятать лицо. Но все равно ему некуда было спрятаться, укрыться от вопроса:
– Значит, это ты?
Он и сейчас не мог собраться с силами, поднять веки и посмотреть на дочь. Только поэтому он не увидел, как сильно она изменилась в лице – ни кровинки. Он ждал от нее слез, которые облегчили бы его совесть, но не дождался этих слез.
Она повернулась и пошла к двери, опустив голову.
– Джаннина, девочка моя! – закричал он вслед, но она не обернулась на крик, от которого вздрогнул тюремщик.
А больше никого крик не всполошил.
Мрачная комната, перегороженная двумя решетками, – эти решетки не раз были смочены слезами и слышали всякое, в том числе и крики вдогонку в самые трагические, последние мгновения, когда кончается свидание и начинается разлука – иногда короткая, иногда многолетняя, а иногда вечная…
Джаннина отвратила от Паскуале свой взгляд, свой слух и свое сердце.
38
Через три дня Кертнера вновь вызвали на допрос. За столом сидел новый следователь, а в кресле возле стола Кертнер увидел знакомого доктора юриспруденции. В петличке у него фашистский значок.
Когда конвойные вышли, доктор отвел глаза и сказал:
– Я сожалею о случившемся. Больше такое не повторится.
Доктор подошел, протянул руку Кертнеру и попросил извинить за несдержанность.
– Нет. – Кертнер отступил на шаг и заговорил по-немецки: – Мы не в равных условиях, и подать вам руку не могу. Я мог бы простить неграмотного карабинера, но не доктора юриспруденции. Это вы преподали урок римского права своим боксерам тяжелого веса. – Кертнер сплюнул кровь.
Доктор торопливо вышел из комнаты, а Кертнер успел заметить пренебрежительную улыбку, которой его проводил новый следователь. К чему относилась улыбка – к опрометчивой злобе начальника или к его скоропостижному раскаянию?
Следователь заговорил по-французски. Кертнер отрицательно покачал головой. Следователь перешел на английский – безуспешно. Неожиданно прозвучал какой-то вопрос на ломаном русском языке, но Кертнер пожал плечами – не понимает.
Пришлось следователю поневоле вернуться к немецкому, который он, по-видимому, знал слабо и старался его избежать. А Кертнер нарочно заговорил по-немецки сложными витиеватыми фразами и очень быстро. Следователь вспотел, лицо его было в испарине, он мучительно подбирал немецкие слова, а Кертнер при этом подавлял в себе желание подсказывать ему.
И лишь после этого Кертнер с безупречного немецкого перешел на плохой итальянский.
Новый следователь также начал с вопроса о ключах от сейфа «Банко ди Рома», но весьма спокойным тоном. Может, просто хотел продолжить допрос с того пункта, каким он закончился позавчера?
Кертнер упрямо и зло повторил то, что сказал Коротышке, а новый следователь в ответ спокойно закурил сигарету, протянул пачку Кертнеру, тот отказался. Следователь начал рассказывать о дьявольски сложных замках в банковских сейфах Милана и вдруг спросил:
– Хотите знать, как взломщика сейфов называют русские?
– Интересно, как?
– Укротитель медведей.
– Для русских это даже остроумно! – рассмеялся Кертнер.
В самом деле смешно: весьма вольный перевод русского слова «медвежатник»!
Трехдневный перерыв в допросах был вызван тем, что вскрывали сейф в «Банко ди Рома». Второй следователь, в отличие от первого, понимал: Кертнер не стал бы по-мальчишески прятать ключи, если бы в сейфе на самом деле хранилось что-то секретное; всякий сейф можно в конце концов открыть. На этот раз пришлось, автогеном вырезать замок в бронированной дверце, что удалось сделать только на третий день.
Новый следователь ничуть не удивился, когда узнал, что в сейфе пусто.
Кертнер уже понял, что у нового следователя совсем другой уровень мышления, нежели у тщедушного коллеги, никудышного психолога. Новый следователь дотошнее, догадливее, умнее предшественника, и разговаривать с ним будет нелегко.
Коротышка не спускал с Кертнера колючего взгляда, а новый следователь, наоборот, прятал глаза за дымчатыми стеклами. Не про таких ли людей Достоевский где-то сказал: «С морозом в физиономии»?
У нового следователя аккуратная, круглая, похожая на тонзуру, лысина, окаймленная густыми, уже седеющими волосами – будто темя его выбрито, будто он священнослужитель и лишь перед допросом снял сутану, а мундир его – не более чем маскарад. На толстом пальце перстень с крошечным черепом, и новый следователь играет своим перстнем, внимательно его разглядывает, будто видит череп впервые.
– А куда делся скафандр, который вам продали в Монтечелио весной этого года? – неожиданно спросил следователь.
Кертнер оценил опасность вопроса и ответил без запинки:
– Чемодан со всеми кислородными доспехами лежал на моем шкафу. Я давно не пользовался герметической маской.
– Никакого чемодана на шкафу не было.
– Значит, его унесли ваши сотрудники при обыске.
– Для чего?
– Для того, чтобы вы могли утверждать – чемодана не было… Я уже имел честь поставить вас в известность о том, что ни за одну вещь, «найденную» вашими полицейскими при обыске в мое отсутствие, и ни за какую пропажу я отвечать не намерен. Пользуясь моим арестом, натаскали в дом и включили в опись какие-то чужие чертежи, бумаги, черт знает что. Уже сам обыск в отсутствие хозяина – провокация. Убежден, что если бы вы, синьор комиссар, занимались моим делом с самого начала, вы не допустили бы такого беззакония и не поставили бы себя тем самым в затруднительное положение.
Следователь и так раздражен топорной работой сыщиков, а Кертнер умело использовал для своей защиты все нарушения закона при аресте и обыске.
Не было ничего особенно подозрительного в том, что Кертнер отправился весной нынешнего года на опытный авиазавод и заказал себе скафандр для высотных полетов. Большинство самолетов не имеет герметичных кабин, а без кислородной маски высоко летать нельзя. В самом скафандре ничего особо секретного нет, в специальных журналах уже появились подробные технические описания, фотографии, чертежи. Но для решения задачи, которая стояла перед Кертнером, нужен был образец. Этот кислородно-дыхательный прибор с герметичной маской уже несколько лет применялся в Италии при высотных полетах. Не раз и не два он сам подымался на высоту. Но затем он счел, что кислородная маска еще нужнее Старику, переправил ее с оказией в Центр.
