Любовь Лукина - Искатель. 1993. Выпуск №1
— Правда? — Взгляд его лучился любовью. — Вы действительно будете сожалеть?
— Ваша светлость, прошу вас, встаньте. — Холодность в ее голосе сменилась тревогой, ибо робкая попытка освободить руки окончилась неудачей.
Она дернула сильнее, но Джан Мария держал ее мертвой хваткой, полагая, что продолжается все та же игра в скромность.
— Господин мой, умоляю вас! — воскликнула Валентина. — Вспомните, где вы находитесь…
— Я останусь здесь до Судного дня, — ответствовал снедаемый любовью герцог, — если только вы не соблаговолите выслушать меня.
— Я вся внимание, мой господин. — Валентина и не пыталась скрыть отвращение, которое вызывал в ней Джан Мария, но тот ничего не замечал. — Только при этом совсем необязательно держать мои руки и стоять на коленях.
— Необязательно? — воскликнул Джан Мария. — Ну что вы, моя госпожа. Наоборот, всем нам, и принцам, и вассалам, иной раз полезно преклонить колени.
— В молитвах, мой господин, да.
— А разве человек не молится девушке, за которой ухаживает? И может ли он найти лучший храм, чем ноги своей дамы?
— Отпустите меня, — Валентина продолжала вырываться. — Ваша светлость утомляет меня и ведет себя нелепо.
— Нелепо? — Его рот открылся, краска залила щеки, маленькие синие глазки злобно сверкнули. На мгновение он застыл, затем поднялся. Отпустил руки Валентины и тут же заключил ее в объятья. — Валентина, — голос Джана Марии дрожал. — Почему вы столь жестоки ко мне?
— Ну что вы, — слабо запротестовала она, отстранив свое лицо подальше от этой толстой, мерзкой физиономии. — Мне не хотелось бы, чтобы ваша светлость выглядел глупо, а вы представить себе не…
— А вы, вы представляете себе, сколь страстно я вас люблю? — прервал ее герцог, сжимая в объятьях.
— Мой господин, вы причиняете мне боль!
— А вы думаете, вы не делаете мне больно? — парировал Джан Мария. — Да как можно сравнить синяк на руке с теми ранами, что наносят мне ваши взгляды? Вы…
Валентина вырвалась и молнией бросилась к двери на террасу, куда вышли ее придворные.
— Валентина! — То был рык зверя, а не оклик кавалера. Джан Мария схватил девушку в охапку и силой затащил обратно в комнату.
Терпение Валентины лопнуло. Никогда не доводилось слышать, чтобы с женщиной, занимающей столь высокое положение, как она, обращались подобным образом. Она не намеревалась высказывать свое презрение герцогу, полагая, что отстоит свободу с помощью дяди. Но Джан Мария, видать, принял ее за прислугу и дал волю рукам. А раз он не понимает, что ей следует выказывать должное уважение, и не знает, что люди благородной крови и хорошего воспитания еще должны обладать и утонченной душой, то и она не желает больше выносить его ухаживания. Снова освободившись из рук герцога, Валентина влепила ему звонкую оплеуху, отчего герцог очутился на полу.
— Моя госпожа! — выдохнул он. — За что вы так обижаете меня?
— Разве вы не заслужили этого, подвергнув меня таким страданиям? — фыркнула Валентина, и Джан Мария сжался под ее гневным взглядом.
Она возвышалась над ним, преисполненная праведного гнева, и Джан Мария не так боялся, как любил ее такой, и сгорал от желания жениться и приручить Валентину.
— Что я — переметная сума, чтобы вы смели так обращаться со мной? — бушевала Валентина. — Не забывайте, я — племянница Гвидобальдо, из рода Ровере, и с самой колыбели окружена уважением мужчин. Всех, независимо от их происхождения. К сожалению, сейчас мне приходится говорить, что у вас, рожденного править людьми, манеры конюха. И потому зарубите себе на носу, раз уж вы не поняли этого ранее, что ни один мужчина, кроме того, кому я разрешу это сама, не смеет касаться меня руками, как это только что сделали вы!
Ее глаза сверкали, голос звенел все раздраженней. Джану Марии не оставалось ничего, как просить пощады.
— Пусть я и герцог, но я полюбил вас, — промямлил он. — Герцог тоже человек и, как самый ничтожный из его подданных, должен как-то выражать свою любовь. И при чем тут благородство крови?
Валентина вновь направилась к двери. На этот раз Джан Мария не решился удержать ее силой.
— Моя госпожа, — воскликнул он, — умоляю, выслушайте меня. Через час я буду в седле, на пути в Баббьяно.
— Мессер, это самая лучшая новость, которую я услышала после вашего приезда. — И Валентина скрылась на террасе.
На секунду-другую Джан Мария остолбенел, но потом его охватила злость от испытанного унижения, и он последовал за Валентиной.
Но в дверях наткнулся на горбуна Пеппе, неожиданно появившегося перед ним с насмешливой улыбкой на лице, звякая своими колокольчиками.
— Прочь с дороги, шут! — прорычал герцог.
Но Пеппе не сдвинулся с места.
— Если вы ждете госпожу Валентину, то напрасно.
Джан Мария, проследив взглядом за пальцем шута, увидел, что девушку уже окружили дамы, а поэтому возможность поговорить наедине безвозвратно упущена. Он повернулся к шуту спиной и направился к двери, через которую вошел в покои Валентины. Пожалуй, было бы лучше, если б мессер Пеппе позволил ему спокойно уйти. Но шут, искренне любящий свою госпожу и во многом схожий с верным псом, тонко чувствующим отношение хозяина к окружающим, не смог устоять перед искушением пустить еще одну стрелу в поверженного, добавить соли на открытую душевную рану.
— Вижу, ваша светлость, что на вашем пути к сердцу моей госпожи встретились непреодолимые препятствия, — крикнул шут вслед. — Там, где слепа мудрость, глупость может оказаться очень даже прозорливой.
Герцог остановился. Человек с более развитым чувством собственного достоинства оставил бы реплику шута без внимания. Джан Мария же обернулся и посмотрел на приближающегося к нему горбуна.
— Ты хочешь сказать мне что-то такое, за что потребуешь с меня деньги, — догадался он о намерениях Пеппе.
— Сказать я вам могу многое, а денег мне не надо, господин герцог, — ответствовал тот. — Только умоляю, попросите меня об этом и улыбнитесь, ибо ничто не возрадует меня больше, чем ваша улыбка.
— Говори, — милостиво разрешил герцог, но лицо его осталось суровым.
Пеппе поклонился.
— Ваше высочество, завоевать любовь госпожи совсем просто, если… — тут он многозначительно замолчал.
— Продолжай, — не выдержал герцог. — Если…
— Если обладать благородной внешностью, высоким ростом, стройной фигурой, обходительной речью и светскими манерами, свойственными тому, о ком я веду речь.
— Ты издеваешься надо мной? — осклабился Джан Мария.
— О нет, ваша светлость. Лишь поясняю, что нужно вам для того, чтобы моя госпожа полюбила вас. Если б вам были присущи достоинства того, о ком я говорю, кого она видит во сне, у вас не возникло бы никаких проблем. Но раз Бог сотворил вас таким, какой вы есть, — незавидной наружности, толстым, низкорослым, занудным…
