Луи Буссенар - С Красным Крестом
Это могущество возбудило зависть наследника Теодора, Иоанна, и он попытался уменьшить его. Однако сам Иоанн не решился напасть на молодого государя, послал против него князя годжамского, Теклахимонота.
Менелик энергично защищался, опять всюду одерживал победы, в конце концов разбил на голову Теклахимонота и взял его в плен. Испуганный этой победой, удвоившей могущество короля Шоа, Иоанн абиссинский, не чувствуя себя достаточно сильным, переменил тактику. Он признал победы Менелика и его независимость.
Впоследствии чувство зависти уступило место живой и искренней симпатии, никогда не охладевавшей. Между двумя государями был заключен семейный союз: единственный сын Иоанна женился на старшей дочери Менелика. Последний дал за ней в приданое маленькое царство Онолло, а Иоанн, чтобы не остаться в долгу, дал сыну Тигрэ.
Наконец, – и это самое важное – Иоанн назначил преемником абиссинского престола после своей смерти Менелика, с тем условием, чтобы после смерти последнего престол перешел к его зятю.
Иоанн погиб в 1889 году, и, по условию, Менелик тотчас сделался императором Абиссинии.
Всем известно, как любит его народ, о благе которого он неустанно заботится. Он либерален в своих взглядах, и между прочими мерами, делающими ему честь, уничтожил в своем государстве невольничество.
Менелик – старинный друг Франции и доказал это в тяжелое время, пережитое ею, наивным, но трогательным образом.
Узнав, что Германия наложила на Францию огромную контрибуцию, Менелик, только что сделавшийся властителем Шоа, хотел было послать в Париж несколько тысяч талари, чтобы помочь французам в уплате требуемой суммы. Один европеец заставил его отказаться от этого намерения, представив, сколько талари нужно, чтобы составить пять миллиардов, и король побоялся, как бы не стали смеяться над его пожертвованием.
Симпатия Менелика к Франции никогда не ослабевала, и французы всегда находили при его дворе самый радушный прием. Так было и относительно Поля Солейлье и Жюля Бореля, мужественных путешественников, так много потрудившихся на славу и пользу своей родины.
Само собой разумеется, что эта симпатия не могла не проявиться по отношению к мадемуазель Фрикетте, горячей патриотке, так сердившейся на итальянцев.
Тэбия была достойна такой симпатии и сторицей отплатила за гостеприимство негуса.
Между тем Менелик со дня сдачи Макаллэ проявлял лихорадочную деятельность. Он призвал всех здоровых запасных и ополченцев, и они спешили на его призыв, как для священной войны. Без сомнения, они далеко не были так дисциплинированы, как европейские солдаты, и не имели той специальной подготовки, но они обладали знанием страны, привычкой к климату, горячим патриотизмом, ни перед чем не отступающим мужеством и фанатической преданностью своему императору.
Кроме того, они были многочисленны, и если Менелик не был великим тактиком, он умел, по крайней мере, привести на поле битвы эти массы, вовремя начать атаку и, если нужно, храбро пожертвовать собственной жизнью.
Таким образом, его войско не представляло вооруженной орды, собрания всякого сброда, а настоящую армию, составленную из крепких, закаленных людей, не боящихся ни страданий, ни смерти, неспособных отступить и превосходно владеющих усовершенствованным огнестрельным оружием.
Эти воины сходились со всех сторон под предводительством своих начальников и после смотра, производимого негусом, занимали свое место на той громадной шахматной доске, где скоро должна была начаться решительная партия, в которой ставкой была независимость Абиссинии.
Сбор происходил без шума, с необыкновенной осторожностью и точностью.
Несмотря на капитуляцию Макаллэ, влившую новый энтузиазм в войска негуса, итальянцы, плохо осведомленные о нравственном состоянии этой массы людей, никак не думали, чтобы положение могло быть так серьезно.
Баратьери, главнокомандующий, расположил свои силы – отборные отряды экспедиционного корпуса – вокруг Адуаnote 13. У него было около двадцати тысяч человек, и он надеялся, овладев этой позицией, которую он считал вначале неприступной, «как опустошительный поток, излиться на страну».
Сразу в его власти оказалась бы вся местность до Нила.
Но между чашей и губами еще довольно места. Масса людей, которыми располагал Менелик, несмотря на все презрение итальянцев к диким абиссинцам, все-таки беспокоила генерала. Время самохвальства миновало, начинали слушать советов благоразумия. Не чувствуя своего положения достаточно прочным, сомневаясь в возможности удержаться и опасаясь, что отступление будет ему отрезано, генерал Баратьери счел за нужное отсрочить исполнение своих воинственных планов и решил отступить.
28 февраля 1896 года был отдан приказ стягиваться, и он уже начал приводиться в исполнение, как 29 была получена телеграмма из Италии.
Криспи нужна была победа для упрочения его политического положения, которому грозила опасность. И победа эта должна была быть одержана немедленно, по приказу, в назначенный день и час.
Вследствие этого депеша заключала приказание атаковать немедленно и заканчивалась словами, от которых возмутилась гордость солдат.
«Это не война. Это военная чахотка. Сожалею, что, не находясь на месте действия, не могу дать совета.
Франциск Криспи».
Генерал Баратьери собрал военный совет, и все офицеры, за исключением одного, решили атаковать.
Отступление было немедленно приостановлено, и на следующее утро, 1 марта, началось сражение. С обеих сторон войска дрались отчаянно.
Итальянцам помогала дисциплина, начальство, многочисленная и прекрасно снабженная артиллерия. Войска негуса были многочисленны, одушевлены патриотизмом и горячей верой.
Несмотря на сильную перестрелку, с самого начала происходили кровопролитные схватки. Итальянцы бросились в штыки, и абиссинцы три раза отбивали их. Кругом накоплялись целые груды трупов, из-под которых ручьями текла кровь. Итальянская артиллерия стреляла в плотную массу солдат негуса, производя страшные опустошения. Абиссинцы, не будучи в состоянии отвечать, подползали поодиночке к самым орудиям и расстреливали канониров и упряжных мулов.
Наконец итальянская артиллерия вынуждена была замолчать, так как большинство артиллеристов пало на месте. Три итальянские бригады оказались как бы затопленными войсками негуса.
С обеих сторон были проявления личного героизма, среди общей свалки происходили жестокие схватки, какие трудно себе представить.
Эта ужасная бойня продолжалась две трети дня. Сознавая, что им суждено погибнуть, итальянцы еще держались, храбро умирая.
