Мельник Акимович - Гранитный линкор
Освободившиеся от веревок разведчики радостно окружили североморцев.
— Не серчай на мой нрав, товарищ Ерохин! — виновато вертелся около Леонида Колобок.— Знаешь, всякое бывает!
— Мал, а занозист! Мой характер имеешь! Молодец! — Леонид стиснул руки Колобку.
Ерохин коротко рассказал разведчикам о положении на вершине Гранитного.
— Рация нам нужна! — сказал он.— Доложите об этом генералу,— голос его чуть дрогнул.— Трудновато нам, наступление бы скорее.
Со стороны Гранитного ветер донес частые глухие разрывы. Там шел бой.
— Это у нас! Скорее туда! — заторопился Ерохин.— Передайте, угловцы вершину никому не-отдадут! — пожал он руки разведчикам.— А еще передайте, что дивизия «Пантера» здесь!
Разведчики проводили угловцев до тайного хода сообщения.
...То, чего больше всего боялся Ерохин, случилось: снежные окопы, около которых находился замаскированный выход из вырытого в снегу хода сообщения к вершине Гранитного, были заняты противником. Путь к своим был закрыт. Первая группа из пяти человек тоже не успела выйти.
Продовольствие матросы добыли, а вот доставить его в отряд пока не могли.
— Какое решение командир принимать будет? — послышался в темноте голос Амаса.
— Айда обратно! — горячо дохнул Ерохин.— Где-нибудь найдем лазейку, а не то с боем прорвемся к своим! Нас тут восемь человек— армия!
Матросы на четвереньках дружно устремились за Ерохиным по низкому ходу сообщения, но и обратный ход был закрыт: у каменистого островка тоже находились егеря.
Пришлось снова вернуться к снежным траншеям.
— Вперед пойдешь — пуля в лоб. Назад пойдешь — голова в гроб! — сказал кто-то из сзади идущих.— Ловушка!
У замаскированного входа занятых врагом траншей матросы стали готовиться к бою. Они сняли мешки с продовольствием, зарядили автоматы.
В прорезанные в снежном щите смотровые дырки вплывал рассвет. В десяти метрах виднелись засевшие в окопах враги. —
Углов вынужден был отдать приказ об отходе на среднее кольцо обороны. Однако он не мог смириться с потерей снежных траншей. От них теперь зависело многое: там начинался путь к продовольствию противника. Оттуда голодные матросы ждали возвращения группы Ерохина.
«Если не отберем обратно снежные окопы — голодная смерть!» — говорили они.
Попытки лейтенанта Юрушкина малыми силами контратаковать противника в снежных траншеях не имели успеха. Враг оказался во много раз сильнее: моряки были отброшены.
Совсем трудно стало североморцам. Враг наседал со всех сторон. Все меньше и меньше оставалось в отряде матросов. Выход был один: отойти на последнее кольцо обороны, там можно будет малым количеством людей дольше удерживать вершину.
Матросам хочется есть и спать... Холодно, ох, как холодно! Ерохин с продовольствием еще не вернулся, да и как он вернется? Снежные траншеи в руках врага. Углов видел, что, кусая распухшие от ветра и голода губы, матросы с надеждой смотрели в сторону оставленных окопов.
К капитану подошел Юрушкин. Правая щека лейтенанта была забинтована.
— Т-товарищ капитан, разрешите взять с с-собой три десятка м-м-матросов?
— Против роты егерей?
— Так точно!
Командир отряда до боли стиснул руку лейтенанта.
— Разрешаю, выполняйте!
— Есть в-выполнять! — Юрушкин сделал несколько шагов вперед и вдруг повернул обратно.
«Что-то неладное!» — забеспокоился Углов.
— Я б-беспартийный,— простуженный голос лейтенанта дрожал.— К-комсомольцем не был, п-пионером тоже...
— Ну я что же? — капитан озабоченно подошел к лейтенанту.— Говорите...
— Р-родителей не п-п-помню, рассказывали — были р-рабочими, рано умерли,— сдержанно продолжал Юрушкин.— Рос и воспитывался в семье с-священника... Он не п-позволял мне общаться с т-товарищами, которые тоже избегали меня и часто называли «п-п-поповичем». Г-говорили, что из меня т-тоже будет поп. А я м-мечтал стать офицером. И м-мечта моя сбылась: меня п-приняли в пехотное училище. Учился я лучше всех: п-получал только п-пятерки. Преклонялся перед дисциплиной, любил с-строгость, воинский п-порядок, безукоризненный вид воина и бесп-п-пощадную требовательность. «Д-дисциплинарный устав армии — основа основ»,— так думал я. Как думал, т-так и делал. Начальство м-меня п-поощряло, хвалило. «Из вас, курсант Юрушкин,— часто говорили м-мне п-преподаватели,— выйдет образцовый офицер!» И я гордился этим. Но к-курсанты, как п-правило, не любили меня. Избегали моей дружбы. Я всюду чувствовал себя одиноким и тяжело п-переживал это... П-потом я хотел скорее п-попасть на фронт: думал там найти себя, не нашел. Одиночество п-преследовало меня... В начале войны я п-попал под бомбежку. Меня контузило. Хотели демобилизовать, но я не хотел. Послали на север. Здесь, на Угрюмом, матросы тоже не любили меня. А я за это не щадил их. Гауптвахта была моей мерой воспитания. П-пока не п-произошел случай с матросом Ерохиным. Т-тогда майор Карпов п-помог мне открыть глаза, а вы, т-товарищ капитан, помогли открыть душу м-матроса. Здесь, где из-за к-каждого камня выглядывает смерть, я наконец нашел себя. Мои п-подчиненные стали моими друзьями. Они теперь, не стесняясь, раскрывают передо мной свое сердце и, к-кажется, п-полюбили меня. И я п-п-полюбил их.— Юрушкин вынул из планшетки исписанный красивым почерком листок бумаги и протянул капитану: — Прошу, п-п-передайте майору К-карпову!
Углов прочитал заявление.
— Я дам вам рекомендацию, товарищ Юрушкин!
— С-спасибо!—как-то необычно, по-детски улыбнулся Юрушкин.— Не п-подведу вас!..
Бой завязался неожиданно.
Ураганом налетел Юрушкин на егерей. Разгорелась рукопашная. Закружился над окопами снег. Матросы наседали, враг не отступал. Численное превосходство было на его стороне. Егеря уже стали было одолевать североморцев, как-вдруг отлетел в сторону снежный щит и матросы во главе с Ерохиным появились за спинами егерей. Они ударили из автоматов в затылок врагу. Противник растерялся. Он не ожидал этого удара.
Понеся большие потери, егеря отступили. Снежные траншеи снова были в руках североморцев.
У окопа, где серели тела вражеских солдат, неподвижно лежал лейтенант Юрушкин. На подворотничке, выглядывавшем из-под гимнастерки, расплылись капельки крови. В правой руке граната, в левой — автомат. Глаза широко открыты. Губы плотно сжаты. На молодом лице застыл гнев. Будто сейчас вскочит и, подтянутый, собранный, снова бросится на врага.
Окружив лейтенанта, опустив головы и дула автоматов, стояли матросы.
— Прости, дорогой, не по-матросски я о тебе думал раньше! — прошептал Ерохин, тяжелый подбородок его вздрагивал.
