Эдгар Берроуз - Тарзан и сокровища Опара
Он перебежал через палатку и кинулся сзади на Мохамет-Бея. Араб был поражен неожиданным нападением, но он был не из тех, которые сдаются без боя. Пальцы бельгийца искали горло араба, но тот оттолкнул его руку и, поднявшись, повернулся к своему противнику. Верпер тяжело ударил его по лицу и араб, зашатавшись, полетел на пол. Если бы Верпер воспользовался этим случаем, Мохамет-Бей уже в следующее мгновение был бы в его власти. Но вместо этого бельгиец дергал рукоятку своего револьвера, стараясь вытащить его из кобуры, и, как на зло, судьбе было угодно, чтобы в этот самый момент револьвер застрял в своем кожаном футляре.
Прежде чем Верпер высвободил оружие, Мохамет-Бей опомнился и набросился на своего противника. Верпер опять ударил его в лицо. Араб возвратил удар. Отчаянно борясь и пытаясь задушить друг друга, противники метались на узкой площади палатки, в то время как женщина с глазами, широко открытыми от ужаса и удивления, следила за ними, не смея шевельнуться.
Несколько раз Верпер пробовал вытащить револьвер. Мохамет-Бей, не ожидая наткнуться на отпор, да еще на отпор такого рода, пришел в палатку невооруженный, с одним только ножом. И во время первой короткой передышки он вытащил его из-за пояса.
– Собака! – пробормотал он. – Посмотри на этот нож в руках Мохамет-Бея! Взгляни хорошенько, неверный, потому что это последняя вещь, которую ты увидишь и почувствуешь в твоей жизни. Этим ножом Мохамет-Бей вырежет твое черное сердце. Если у тебя есть бог, молись ему сейчас – через минуту ты будешь мертв.
С этими словами он ринулся вперед с высоко поднятым над головой ножом.
Верпер все еще безуспешно дергал рукоятку своего оружия. Араб был почти около него. В отчаянии европеец подождал, пока Мохамет-Бей подбежит совсем близко к нему. И тогда он бросился на пол к стене палатки и вытянул одну ногу.
Хитрость удалась. Мохамет-Бей, стремительно несшийся вперед, споткнулся о препятствие и грохнулся наземь. Он сейчас же вскочил на ноги и повернулся, чтобы возобновить борьбу, но Верпер был на ногах раньше его, и в его руке сверкнул револьвер, освобожденный наконец из кобуры.
Араб подался вперед, чтоб схватиться с противником. Раздался громкий выстрел, слабый свет блеснул в темноте, и Мохамет-Бей упал, покатился по полу и замер у постели женщины, которую он хотел обесчестить.
Почти одновременно с выстрелом в лагере раздались возбужденные голоса. Люди перекликались друг с другом, перепуганные и недоумевающие. Верпер слышал, как они бегали туда и обратно, обыскивая лагерь.
Джэн Клейтон встала и приблизилась к Верперу с протянутыми руками.
– Чем смогу я отблагодарить вас, мой друг? – спросила она. – И подумать только, что я сегодня едва не поверила гнусной лжи этого мерзавца, когда он говорил мне о вашем вероломстве и о вашем прошлом. Я должна была бы знать, что белый человек и джентльмен не мог не быть защитником женщины, принадлежащей к одной с ним расе, среди опасностей этой дикой страны.
Руки Верпера бессильно повисли. Он стоял, глядя на нее, и не находил слов для ответа. Ее доверие совершенно обезоружило его.
Тем временем в лагере арабы разыскивали, кто стрелял. Часовые, снятые Мохамет-Беем с их поста, первые подали мысль осмотреть палатку пленницы. Им пришло в голову, что женщина, защищаясь, могла убить их предводителя.
Верпер услышал, что сюда идут люди. Если в нем увидят убийцу Мохамет-Бея – его ждет смерть. Свирепые, жестокие разбойники разорвут на части христианина, осмелившегося пролить кровь их предводителя. Он должен был найти какое-нибудь объяснение и помешать им увидеть труп Мохамет-Бея.
Вложив револьвер в кобуру, он быстро вышел из палатки и очутился лицом к лицу с приближавшимися людьми. Ему удалось заставить себя улыбнуться, и он с улыбкой вытянул руку, преграждая им дорогу.
– Женщина сопротивлялась, – сказал он, – и Мохамет-Бей был вынужден выстрелить в нее. Она не убита, а лишь слегка ранена. Вы можете вернуться к себе. Мы с Мохамет-Беем останемся подле пленницы.
Он повернулся и вошел в палатку, а разбойники, удовлетворенные этим объяснением, вернулись к своему прерванному сну.
Когда Верпер снова очутился подле Джэн Клейтон, им руководили намерения уже совсем не те, которые за десять минут до этого подняли его с ложа. Возбуждение, пережитое им во время его схватки с Мохамет-Беем, и опасность, угрожавшая ему со стороны арабов, охладили пылкую страсть, во власти которой он находился, когда впервые вошел в палатку.
Но другое, новое чувство закралось в душу бельгийца. Как бы низко ни пал человек, чувства рыцарства и чести, если только они когда-нибудь были в его сердце, не могут окончательно заглохнуть в нем; Альберт Верпер давно забыл о рыцарстве и чести, но совершенно бессознательно Джэн Клейтон задела давно замолкнувшую струну, и она отозвалась глубоко в сердце дезертира.
Теперь, впервые за все время, он постиг, как безнадежно мрачно было положение прекрасной пленницы, и впервые осознал всю глубину своего падения.
Слишком много гнусности и подлости лежало на его совести, чтобы он мог надеяться когда-нибудь искупить все свои проступки. Но в первом порыве раскаяния он искренне желал исправить, насколько это будет в его силах, то зло, которое причинила этой милой, нежной женщине его безграничная жадность.
Он стоял молча, погруженный в раздумье, и как будто прислушивался к удалявшимся шагам арабов. Джэн Клейтон прервала его размышления.
– Что мы будем делать теперь? – спросила она. – Утром труп будет обнаружен. Они убьют вас, когда узнают.
Верпер ответил не сразу. Несколько мгновений он думал, потом быстро повернулся к женщине.
– У меня есть план! – воскликнул он. – Для его выполнения от вас потребуется много храбрости и самообладания. Но вы уже доказали, что у вас есть и то, и другое. Хватит ли у вас сил еще на одно испытание?
– Я готова на все, лишь бы бежать отсюда, – отвечала она с улыбкой.
– Вы должны притвориться мертвой, – пояснил он. – Я вынесу вас из лагеря. Я объясню часовым, что Мохамет-Бей приказал мне унести ваш труп в джунгли. Это на первый взгляд странное приказание я объясню тем, что Мохамет-Бей питал к вам безумную страсть и так раскаивался в том, что убил вас, что не в силах был больше выносить укоров совести при виде безжизненного тела.
Движением руки Джэн Клейтон остановила его. Улыбка промелькнула на ее губах.
– Да вы лишились рассудка! – воскликнула она. – Неужели вы думаете, что часовые поверят этой нелепой сказке?
– О, вы не знаете их! – отвечал он. – Несмотря на суровую внешность этих закоренелых преступников, в каждом из них есть романтическая жилка. И эту жилку вы найдете у самых грубых, жестоких людей. Это чувство романтизма толкает людей к дикой жизни преступлений и разбоя. Не беспокойтесь, наша хитрость удастся. Джэн Клейтон пожала плечами.
