Александр Дюма - Ожерелье королевы
Босир сказал себе, что де Крон, конечно, осведомленный обо всем, неважно кем и как, хотел взять Босира, но застал только Оливу.
Мысль, что эти люди огребут сто тысяч ливров и будут потешаться над ним всю жизнь, мысль, что таким дерзким, таким ловким ходом, который сделал он, Босир, воспользуются агенты полиции, до правде говоря, восторжествовала над всеми угрызениями совести и заглушила все печали любви.
Босир прижал к сердцу кредитные билеты и снова пустился бежать, на сей раз по направлению к Люксембургскому дворцу.
Но то ли небо, то ли ад решили, что на сей раз де Крон ничего не поделает с Босиром.
Не успел любовник Николь свернуть на улицу Сен-Жермен-де-Пре, как его едва не опрокинула великолепная карета, которую лошади гордо несли на улицу Дофины.
Босир метнулся в сторону, но, оглянувшись, увидел в карете Оливу и очень красивого мужчину, которые оживленно разговаривали.
Он слабо вскрикнул, и это только поддало жару лошадям.
Несчастный Босир, изнемогший морально и физически, бросился на улицу Фосе-Мсье-ле-Пренс, добрался до Люксембурга, прошел уже опустевший квартал и очутился за заставой, где нашел убежище а комнатушке, хозяйка коей оказала ему всевозможные знаки внимания.
Он расположился в этой конуре, спрятал кредитки под плитку пола, поставил на нее ножку кровати и улегся, обливаясь потом и ругаясь, перемежая богохульства с изъявлениями благодарности Меркурию, испытывая отчаянную тошноту от сладкого вина, настоенного на корице, – напитка, весьма пригодного для того, чтобы вызвать выделение пота на коже и уверенность в душе.
Он был уверен, что полиция не найдет его. Он был уверен, что никто не отберет у него деньги.
Глава 22.
ГЛАВА, В КОТОРОЙ МАДМУАЗЕЛЬ ОЛИВА НАЧИНАЕТ СПРАШИВАТЬ СЕБЯ О ТОМ, ЧТО ЖЕ ХОТЯТ С НЕЙ СДЕЛАТЬ
Босир действительно увидел в карете не кого иного, как мадмуазель Оливу, сидящую рядом с человеком, которого он не узнал, так как видел только однажды, но которого узнал бы, если бы увидел дважды; Олива, как обычно, была на прогулке в Люксембургском саду.
В ту минуту, когда она расплачивалась за свой стул40, намереваясь вернуться домой, и улыбалась хозяину садового ресторанчика, постоянной посетительницей которого она была, на одной из аллей появился Калиостро; он подбежал к ней и взял ее за руку.
Она тихонько вскрикнула.
– Куда вы направляетесь? – спросил он.
– На улицу Дофины, к себе домой!
– Это будет на руку людям, которые вас там ждут, – проговорил господин. – Там вас арестуют, моя дорогая!
– Арестуют? Меня?
– Несомненно. Двенадцать человек, которые вас поджидают, – это стрелки де Крона.
Олива вздрогнула: некоторые люди всегда пугаются неожиданных вещей.
Тем не менее, несколько глубже погрузившись в свою совесть, она собралась с силами.
– Я ничего не сделала, – заявила она. – За что же меня арестуют?
Олива остановилась, бледная и взволнованная.
– Вы играете со мной, как кошка с несчастной мышью, – продолжала она. – Послушайте: если вы что-то знаете, скажите мне! Ведь они имеют зуб на Босира?
Она остановила на Калиостро умоляющий взгляд.
– Невелика хитрость узнать об этом!.. Я продолжаю. Я отношусь к вам с участием и желаю вам добра, а уж остальное вас не касается. Идемте на улицу Анфер! Быстро! Там вас ждет моя карета.
С этими словами он довел Оливу до ограды, отделявшей сад от улицы Анфер. Подъехавшая карета взяла эту пару и довезла Калиостро и Оливу на улицу Дофины, к тому месту, где их обоих заметил Босир.
Олива разглядела полицейских, увидела свой дом, подвергшийся вторжению, и в то же мгновение бросилась в объятия своего покровителя с таким отчаянием, которое могло бы растрогать любого, только не этого железного человека.
Он ограничился тем, что сжал руку молодой женщины и, опустив шторку, скрыл ее самое.
– Спасите меня! Спасите меня! – повторяла тем временем несчастная девушка.
– Обещаю, – произнес он.
– Я вверяю себя вам, делайте со мной, что хотите, – с ужасом отвечала она.
Он отвез ее на улицу Нев-Сен-Жиль, в тот самый дом, где, как мы видели, он принимал Филиппа де Таверне.
Устроив ее в небольшом помещении на третьем этаже, подальше от прислуги и от всякого надзора, он сказал:
– Нужно устроить так, чтобы вы стали счастливее, чем будете здесь.
Он поцеловал ей руку и направился к выходу.
– Ах! – воскликнула она. – Главное, принесите мне известия о Босире!
– Это прежде всего, – отвечал граф и запер ее в комнате.
– Если поселить ее, – спускаясь с лестницы, задумчиво говорил он себе, – в доме на улице Сен-Клод, то это будет осквернением дома. Но необходимо, чтобы ее не видел никто, а в этом доме ее никто не увидит. Если же, напротив, понадобится, чтобы некая особа ее заприметила, то эта особа заприметит ее в доме на улице Сен-Клод. Что ж, принесем еще и эту жертву! Погасим последнюю искру факела, горевшего в былое время!
Глава 23.
ПУСТОЙ ДОМ
Калиостро в одиночестве очутился у старого дома на улице Сен-Клод, который наши читатели, должно быть, еще не совсем забыли. Когда он остановился у дверей, уже спустилась ночь. Можно было видеть лишь редких прохожих на проезжей части бульвара.
Когда калитка открылась, глазам Калиостро представился пустой двор, поросший мхом, словно кладбище.
Он запер за собой калитку, и ноги его увязли в густом, непокорном бурьяне, который завоевал даже мощеную площадь.
Он поднялся на крыльцо, которое тряслось у него под ногами, и с помощью запасного ключа проник в громадную переднюю.
Дыхание смерти яростно сопротивлялось жизни; тьма убивала свет.
Граф продолжал свой путь.
В этом восхождении его повсюду сопровождало некое воспоминание или, лучше сказать, некая тень, и когда свет вычерчивал на стенах движущийся силуэт, граф вздрагивал, думая, что его тень – это чужая тень, воскресшая, чтобы тоже посетить таинственное место.
Так шествуя, так грезя, он дошел до плиты камина, который служил проходом из оружейной палаты Бальзамо в благоухающее убежище Лоренцы Феличани.
Стены были голые, комнаты пусты. В зияющем очаге лежала огромная груда золы, в которой там и сям еще сверкали брусочки золота и серебра.
Каждый, кому была неизвестна печальная история Бальзамо и Лоренцы, не мог бы не сожалеть об этом разрушении. Все в этом доме дышало униженным величием, угасшим блеском, утраченным счастьем.
Калиостро проникся этими думами. Человек спустился с высот своей философии, чтобы отразиться в малом мире нежности и человечности, который зовется душевным движением и который не принадлежит рассудку.
«Да, этот дом будет осквернен. Что я говорю? Он уже осквернен! Я снова отворил двери, я осветил стены, я видел внутренность могилы, я разрыл золу смерти.
Пусть так! Но все это осквернение совершится с некоей целью, с целью послужить моему делу! И если от этого проиграет Бог, Сатана от этого только выиграет».
И он поспешно написал на своих табличках следующие строки:
«Господину Ленуару, моему архитектору.
Вычистить двор и вестибюли; реставрировать каретные сараи и стойла; снести внутренний павильон; уменьшить дом до двух этажей; срок – неделя»
– А теперь, – сказал он, – посмотрим, хорошо ли видно отсюда окно маленькой графини.
Он подошел к окну третьего этажа.
Отсюда его взгляд охватывал поверх ворот весь фасад дома на противоположной стороне улицы Сен-Клод.
Напротив, самое большее в шестидесяти футах, видно было помещение, занимаемое Жанной де ла Мотт.
– Обе женщины увидят Друг друга, это неизбежно, – сказал Калиостро. – Отлично!
Он взял фонарь и спустился по лестнице.
Через час он вернулся к себе домой и отправил архитектору смету.
Через неделю дом был реставрирован, как приказывал Калиостро.
Глава 24.
ЖАННА-ПОКРОВИТЕЛЬНИЦА
Через два дня после своего визита к Бемеру де Роан получил записочку:
«Его высокопреосвященство, господин кардинал де Роан, без сомнения, знает, где он отужинает сегодня вечером».
– Это от маленькой графини, – понюхав бумажку, сказал он. – Я пойду.
Вот с какой целью графиня де ла Мотт просила кардинала о свидании.
Из пятерых лакеев, состоявших на службе у его высокопреосвященства, она выделила одного, черноволосого, кареглазого, со свежим сангвиническим цветом лица, к каковому цвету подмешивалась изрядная доля цвета желчи, Для наблюдательницы это были все признаки натуры деятельной, толковой и упрямой.
Она послала за этим человеком, и в течение четверти часа получила от его податливости и его проницательности все, что хотела.
Этот человек проследил за кардиналом и доложил Жанне, что видел, как его высокопреосвященство дважды на протяжении двух дней отправлялся к Бемеру и Босанжу.
Ожерелье будет продано Бемером.
И куплено де Роаном! И он ни словом не обмолвился об этом своей наперснице, своей любовнице!