Фернандо Гамбоа - Последний тайник
— Да. Он сказал, что они размещены здесь в зависимости от их значимости.
— Нет, Улисс, — покачала головой Кассандра, — не в зависимости от их значимости, а в зависимости от того значения, которое придавал каждому из них эрцгерцог.
— Да, ты права. Ну и что из этого?
— А ты помнишь, что, по словам монаха, больше всего интересовало Луиса Сальвадора?
— Картография?
— Да, именно она. А почему? — снова спросила Кассандра, все еще глядя куда-то вглубь зала.
— Может, потому что он, как и мы, хотел разыскать сокровища тамплиеров?
— Именно эта мысль мне и пришла сейчас в голову. Стало быть… — Кассандра не договорила, предоставляя мне возможность сделать это за нее.
— …стало быть, экспонат, занимающий главное место на этой выставке, был — с точки зрения эрцгерцога — в наибольшей степени связан с сокровищами тамплиеров, — сказал я, еще не понимая до конца смысла произносимых мною слов.
Кассандра подняла руку и ткнула пальцем, указывая на что-то. Проследив за ее рукой, я увидел небольшой стенд, находившийся в самом центре выставочного зала.
— Кто-нибудь из вас смотрел на содержимое вон того стенда? — громко спросила она, тем самым спровоцировав профессора немедленно подойти к указанному ею стенду. — По-моему, именно он занимает главное место на этой выставке.
19
— Ну и что вы о нем думаете, профессор? — спросила Кассандра.
— Странный документ, — ответил профессор, не отрывая взгляда от лежащего под стеклом пергамента. — Я не понимаю его смысла.
— В нем нет никаких упоминаний ни о сокровищах, ни о важных открытиях, ни даже о картографии, — вздохнула Касси. — Это всего лишь завещание.
— Кроме того, это завещание было составлено в 1432 году, то есть примерно через столетие после смерти Раймунда Луллия. Мне даже непонятно, с какой стати оно вообще оказалось на этой выставке.
Хотя я два раза прочитал перевод документа и тоже ничего не понял, внутренний голос подсказывал мне, что в нем заключен какой-то скрытый смысл. Завещание датировалось июлем 1432 года, было заверено нотариусом и подписано неким Хайме Рибесом, о котором никто из нас троих никогда раньше ничего слышал. Однако документ этот находился в самом центре зала, и десятки других рукописей, выставленных на соседних стендах, казались всего лишь маленькими планетами-спутниками, вращающимися вокруг гораздо более крупной планеты. Завещание было написано на португальском языке и гласило о передаче по наследству имущества и различных прав некоему бенефициару, по-видимому ребенку и, скорее всего, мальчику. Единственное, что имело в нем, как мне показалось, хоть какое-то отношение к картографии, так это упоминание о Крескесе, создателе того самого Каталанского атласа, которым я несколько часов назад любовался в кабинете Луиса Медины. Подписавший завещание Хайме Рибес упоминал Крескеса в каком-то странном контексте, представлявшем собой что-то вроде стишка-загадки, размещенного в самом конце завещания:
Fugin l’alumne del magistro
Arribà a las més humild vila
E sota la yum d’en petit Cresques
Guardà el camí del Brau
A la negra Allexandría.
— Это написано не на португальском, — сказал я, нарушая воцарившееся было молчание, — а на старокаталанском.
— Что вполне логично, потому что Хайме Рибес, вероятно, был каталонцем, — заметил профессор. — Но почему тогда весь остальной текст написан на португальском? Вот этого я не понимаю.
— Мне кажется, что если в этом документе и есть что-то интересное для нас, то оно заключено в самом его конце, а именно в этих пяти строчках, — вмешалась Кассандра. — Во-первых, они слишком сложны для понимания, чтобы быть детской загадкой, а во-вторых, в них есть упоминание о Крескесе, и это наталкивает меня на мысль, что здесь есть какой-то подтекст.
— Вполне можно допустить, что именно так считал и человек, собравший эту коллекцию, — сказал я, — иначе данная рукопись не находилась бы сейчас в центре зала. Кроме того, уже сам факт, что этот документ явно отличается от других экспонатов, свидетельствует о том, что он имеет какое-то особое значение.
— «Убегая от учителя, ученик… — начал читать перевод рукописи профессор Кастильо, делая паузы между строчками, — прибыл в самый убогий город… и под светом маленького Крескеса… сберег путь Быка… в черной Александрии».
Затем он поднял глаза и, посмотрев на нас с Кассандрой, спросил:
— Вам это о чем-нибудь говорит?
Получив в ответ лишь наше гробовое молчание, он вздохнул и снова склонился над стендом.
— Мне кажется, — сказала Касси, зевая и потягиваясь, — что если эрцгерцог действительно изучал этот документ много-много лет и, насколько нам известно, так и не сумел его расшифровать, а значит, не смог добраться до сокровищ, то нам вряд ли удастся разгадать смысл данных строк за те полчаса, которые имеются в нашем распоряжении. — Она снова зевнула и добавила: — Тем более что мы устали и умираем от голода.
— Ты абсолютна права, моя дорогая, — согласился профессор. — Нам лучше возвратиться в гостиницу. Мы можем приехать сюда завтра и поразмыслить над этой загадкой уже на свежую голову.
— Возможно, в этом не будет необходимости, — сказал я и, отвечая на немой вопрос, читавшийся во взглядах Кассандры и профессора, которые тут же уставились на меня, пояснил: — Думаю, у них здесь должны быть копии всех документов. Давайте еще разок воспользуемся авторитетом Луиса Медины и попросим монаха дать нам кое-какие копии.
В этот самый момент, словно бы нас подслушивали, раздался голос монаха:
— Вы нашли то, что искали?
— Возможно, что и нашли, — ответил я, поворачиваясь. — Нам хотелось бы знать, нет ли у вас тут копий выставленных на стендах документов.
— Конечно, есть. Оригиналы представляют собой слишком большую ценность, и мы работаем не с ними, а с их копиями.
— А… а нельзя ли взять у вас копии кое-каких рукописей, чтобы мы могли их более внимательно изучить?
— Боюсь, что это невозможно. Выносить копии выставленных здесь документов за пределы монастыря запрещено. Такое условие поставили нам потомки эрцгерцога.
— Даже одну-единственную копию?
— Даже одну-единственную копию. Мне жаль, но таковы действующие здесь правила, — сказал монах и, словно оправдываясь, добавил: — Эти правила установили не мы, и даже сеньор Медина не может их изменить. Чтобы более подробно ознакомиться с содержанием того или иного из представленных здесь документов, вам необходимо приехать сюда, на выставку.
