Сборник - Меридіани (На украинском и русском языках)
На статуэтке обнаружены только давние отпечатки пальцев. Они принадлежали Коврову. Но на голове всадника пыль отсутствовала, кто-то за нее брался. То же было обнаружено и на гильзе снаряда. На массивном тяжелом портрете никаких повреждений не было, хотя, как подсказывала эта инсценировка, он и сбил всадника со шкафа.
В передней послышались голоса, и в комнату вошел капитан Раскатов.
— Что-нибудь срочное? — приподнялся Гулбис.
— Да, товарищ полковник, пришлось вас побеспокоить дома.
Раскатов протянул Гулбису листок бумаги: “Ковров убит на почве ревности”, — прочел Гулбис.
— Что это?
— Час назад какой-то неизвестный позвонил дежурному по управлению и велел записать эту фразу, — пояснил Раскатов.
— Анонимные звонки — это дело не новое. Иногда, однако, ими пренебрегать нельзя. По разным причинам человек хочет остаться неизвестным. Но вот откуда этот человек знает, что Ковров убит? Ведь официальная версия — это несчастный случай.
— Значит, знает. И подсказывает, с чего начинать. А может быть, хочет направить нас в другую сторону?
— И это можно предположить, раз он позвонил нам, а не в милицию.
— Какие будут указания, товарищ полковник?
— Первое: выяснить, кто из рижских художников был близко знаком с Саулитсом. Второе: взять его под наблюдение. Пусть этим займется майор Озолс. Утром дам дополнительные задания.
— Слушаюсь, товарищ полковник.
5
В день убийства Коврова капитан Раскатов был занят делом Куликова — телевизионного мастера, подозреваемого в связи с иностранной разведкой. Расследование подходило к концу.
Именно поэтому полковник Гулбис предложил ему принять непосредственное участие в расследовании загадочного убийства писателя.
Он решил, что капитан Раскатов должен побывать у сестер Саулите на квартире и выяснить, какая из картин скрывает тайну и где следует искать тайник.
Было видно, что Раскатов неохотно уступает другим почти законченное дело Куликова. Он порывался что-то сказать, но Гулбис сделал вид, что не замечает.
— Старшая дочь художника Саулитса, Астра, работает экскурсоводом в музее латышского и русского искусства. А младшая, Мирта, учится в консерватории, отличница. Вот дело Саулитса. Я взял его в архиве.
Гулбис искоса посмотрел на Раскатова и понял, что тот ждет его решения.
— Будет так, как я сказал, — произнес он и положил руку на плечо капитана. — Пойми меня правильно. Это задание не менее важное…
Капитан Раскатов не спеша поднялся по лестнице. На площадке второго этажа его обогнала девушка в голубом платье. Раскатов невольно ускорил шаги. Но девушка внезапно остановилась на площадке третьего этажа и вынула из сумочки ключ.
Раскатов стал сзади. Девушка обернулась и вопросительно посмотрела на него.
— Мирта Саулите? — спросил он.
— Да.
— А ваша сестра дома?
Мирта бросила взгляд на ручные часики.
— Думаю, что дома.
Мирта отперла дверь.
— Проходите.
— Это ты, Мирта? — донеслось из кухни, и в переднюю вошла женщина лет тридцати пяти.
— О, ты не одна!
— Это к тебе.
— Да, я к вам, Астра Вольдемаровна. — Раскатов отрекомендовался, показал свое удостоверение.
— Право, я ничего не понимаю, — растерялась Астра.
— Астра Вольдемаровна, мне нужна ваша помощь, только и всего.
— Извините меня… Что же мы стоим, пойдемте в комнату. Мирта может посидеть с нами?
— Да, да, — Раскатов ободряюще улыбнулся.
Разговор поначалу не клеился. Раскатов сидел и мучительно подыскивал то единственное слово, которое наверняка может успокоить этих женщин, внести ясность в их собственное представление об отношении к ним окружающих.
Внезапно это слово пришло само собой, и Раскатов удивился, как звучит оно просто и вместе с тем весомо:
— Ваш отец патриот.
В лицах этих женщин что-то дрогнуло, исчезло напряженное выражение, с которым они ждали начала разговора. Они облегченно вздохнули, но продолжали молча, выжидательно смотреть на Раскатова. Наконец старшая, глядя Раскатову прямо в глаза, тихо сказала:
— Патриот… Это очень ответственное слово. До сих пор я не слышала четких исчерпывающих определений в адрес нашего отца. Они были туманны и расплывчаты… Его имя не причисляли ни к этой категории лиц, ни к прямо противоположной.
Астра Саулите была права. Имя ее отца еще вызывало немало пересудов, и уж, конечно, никому до сих пор не приходило в голову приписывать ему какой-либо подвиг. Капитан Раскатов это хорошо понимал. Но сообщение, сделанное Стабулниеком, в корне меняло сложившееся представление о художнике Саулитсе. Поэтому Раскатов без всякого преувеличения мог назвать его патриотом.
— Астра Вольдемаровна, в то время, когда ваш отец покидал Ригу, вам было семнадцать лет, вы были уже достаточно взрослой… Припомните, говорил ли вам отец что-нибудь о спрятанных им картинах?
— Ах, он спрятал картины? Какие? Часть его картин в музее. Некоторые в частных собраниях. Остальные здесь, в этой комнате.
Раскатов понял, что ей об отцовской тайне ничего не известно.
— Я так надеялся, что вы что-нибудь знаете, — сказал он с сожалением. — Какие он спрятал картины, мы можем только догадываться. По всей вероятности, экспонаты музея западного искусства, к которым он имел доступ, работая там. Нам известно, что художнику Саулитсу удалось спрятать от немцев несколько ценных полотен. И место тайника он обозначил на одной из картин, находящейся, очевидно, здесь.
— Вот как? Отец, конечно, мог спрятать картины. Это единственное, что он мог сделать в том подневольном положении, в котором оказался. Я теперь припоминаю, он говорил, что необходимо что-нибудь спасти, если немцы будут вывозить картины. Но как это сделать? Это не открытки, они требуют много места, в одиночку это сделать невозможно. А доверяться кому-либо из своих сотрудников он не решался. Значит, ему все же удалось спрятать.
— Астра Вольдемаровна, расскажите об этих картинах.
— “Летний день на Даугаве”, “Покинутый хутор”, “Березовая роща”, “Морской прибой” и другие пейзажи пронизаны солнечным светом. Все эти картины написаны еще до войны. А вот эту акварель отец сделал перед тем, как уехать из Риги в сентябре сорок четвертого года.
Сердце Раскатова замерло, когда он услышал это. Он сидел за столом и внимательно смотрел на акварель. Картина называлась “Вечер”. На ней была изображена половина какой-то комнаты с двумя окнами. Слегка опершись рукой на подоконник, стоит женщина в длинном платье. Она смотрит на виднеющуюся вдали башню Рижского замка.
