Иван Новожилов - Королевский гамбит
Приятные раздумья рисовали ему радужные картины будущего благополучия, славы и богатства. Размечтавшись, Крафт задремал в кресле и проснулся лишь тогда, когда в комнате сгустилась темнота. Единственный отблеск вечерней зари каким-то чудом все еще удерживался на гребне девятого вала.
— Горбачев!
Появился встревоженный денщик.
— Убрать картину!
Крафт поднялся из кресла и, прихватив стек, полный величия вышел на улицу. За садом, на учебном плацу, будущие диверсанты осваивали технику подрывных работ: подвязывали пакеты со “взрывчаткой” к пролетам специально выстроенного моста. Делали они это, “обманывая” часовых, которым строго-настрого было приказано “бдительно охранять объект”.
Вторая группа устанавливала мины на стометровом отрезке железнодорожного полотна, скрытно подбираясь по заросшему густым бурьяном и высокой лебедой пустырю к сиротливому паровозу, “выводила его из строя”.
“Незавидная судьба у этих людей, — думал гауптман, поигрывая стеком и наблюдая за тренировкой. — А что, если бы я попал к русским в плен? Как бы поступил я?”. Его бросило в жар. Он даже мысленно не решался отвечать на такой вопрос…
— Господин гауптман! — дежурный взял под козырек. — Из Риги прибыл мотоциклист с приказом!
— Проводите в кабинет.
Фельдъегерь, молоденький лейтенант с длинным носом, который, казалось, тянулся ото лба до самого с едва пробивающимся светлым пушком подбородка, прошел от порога до стола с таким блеском, что Крафт, любивший выправку, улыбнулся.
— Для господина гауптмана! — фельдъегерь заученным жестом выхватил из сумки пакет с сургучными печатями по углам и в центре, положил его перед Крафтом и, отступив на шаг, щелкнул каблуками.
Гауптман, не спеша, вскрыл пакет. Фельдъегерь облегченно вздохнул, словно с плеч его сняли тяжелую поклажу. А “поклажа” действительно была…
После полудня его вызвал только что возвратившийся в управление фон Штауберг и приказал доставить в Вецаки гауптману Крафту пакет.
— Поедете один! — отрывисто бросил он. — Ответа не ждать! О прибытии доложить! Отправляйтесь! — оберст был зол. Разговаривая с фельдъегерем, он думал о содержании пакета и прямо-таки негодовал: “Как я сам не решил такой простой вещи! Отто Мюллер! “Стрельбище № 47/21”! За это Канарис будет носить Мюллера на руках. Может статься, что и я скоро вынужден буду величать его генералом. Наступило время убрать Мюллера с дороги. А пока придется выполнять приказ”.
Штауберг увидел, как медленно открылись чугунные литые ворота. Фельдъегерь вывел из гаража мотоцикл, дал газ и исчез за каменным забором.
Новенький цюндап соперничал с ветром. Стрелка спидометра застыла, достигнув предельной черты. На пустынной дороге ни души. Поворот, еще поворот… Там за песчаными дюнами поселок. Неожиданно на пути появились двое. Рослый в мундире гауптштурмфюрера и невысокий — оберштурмфюрера СС. Фельдъегерь резко затормозил и выкрикнул, не поднимаясь с сиденья:
— Was ist los?[1]
Гауптштурмфюрер молча навел на него пистолет и жестом пригласил следовать к виднеющейся неподалеку роще. Фельдъегерь безропотно подчинился.
В ложбине ждал третий, в штатском.
— Was soil das heißen?[2] — озираясь, спросил лейтенант.
— Ihre Dokumenten![3] — с трудом подыскивая нужные слова, потребовал штатский.
Фельдъегерь по акценту и паузам, с которыми была произнесена эта единственная фраза, понял, что перед ним русские, и дрожащими руками протянул удостоверение.
— Лейтенант, офицер для особых поручений, — сказал по-русски штатский и, обращаясь к мотоциклисту, поинтересовался: — По-русски понимаешь?
— Ошень плехо.
— Ничего, договоримся! — успокоил стоявший справа смуглолицый оберштурмфюрер СС с седым завитком над бровью: — Куда путь держишь?
— Was haben Sie gesagt?.. Ich verstehe nicht…[4]
— Куда едешь, спрашиваю?
И фельдъегерь, мешая русские слова с немецкими, рассказал, что везет в диверсионную школу, расположенную в Вецаки, секретный приказ и с готовностью подал его гауптштурмфюреру.
Пакет вскрыли. Фельдъегерь с ужасом следил за каждым движением переодетых русских разведчиков. Он знал, что ждет его, если фон Штауберга осведомят о происшедшем. Знали это и русские. Передав вскрытый пакет штатскому, двое отошли в сторону, о чем-то вполголоса разговаривая.
— До чего додумались! — воскликнул штатский, шелестя страницами приказа. Голос его был полон негодования.
— Потом. Давай документы, — высокий взял бумаги, аккуратно вложил их в конверт, заклеил его и восстановил шнуровку.
— Как две капли.
Фельдъегерь был обескуражен, когда русский в форме гауптштурмфюрера возвратил засургученный пакет.
— Вручи, — сказал он. — О встрече говорить не рекомендую. Понимаешь сам, что это больше тебе грозит, чем нам. За разглашение секретов германской разведки вешают, не подыскивая даже подходящей породы деревьев. Не опоздай.
Часто озираясь, фельдъегерь вывел мотоцикл на дорогу.
В КАФЕ “РИМ”
Связь, связь, связь! Прошло уже полтора месяца, а о Полянском ни слуху ни духу. Напрасно Соколов с надеждой всматривался в лица прохожих, с волнением следил, как открываются зеркальные двери кафе. Входили люди, много людей, но все не те. Иной раз майору казалось, что вот сейчас он увидит лицо с глубокой поперечной складкой на крупном лбу, темные, озабоченно сдвинутые брови, и голубые, как горная дымка, глаза. Полянский был теперь для майора самым желанным и дорогим.
Через кого же передать в Центр, что на днях в советский тыл заброшена большая группа диверсантов из школы Крафта. Много труда затратил Соколов, чтобы узнать их пароли, их явки. Через кого сообщить, что агент из дивизии генерала Бурова связан с рижским отделением абвера? Через кого известить Силина, что в диверсионной школе со Штаубергом встречался матерый шпион, известный нашим чекистам под кличкой Самум? Он следовал в Тайгоград.
Без постоянной регулярной связи разведчик слеп, нем и глух.
С первых дней пребывания в диверсионной школе Соколов думал только о связи. Он старался убедить себя в том, что Николай выполнит поручение так, как надо, но… за этим “но” скрывалось слишком многое: и побег из концлагеря, и обязательная погоня, и блуждание по вражеским тылам, и случайные встречи с гитлеровцами, карателями, полицаями…
Соколов знал точный срок массового побега военнопленных из лагеря, знал, что подготовка проведена превосходно, и не сомневался в успехе. Приблизительно рассчитал он и время появления Полянского, либо кого-нибудь другого в Риге. Но все сроки давным-давно прошли, а желанного человека не было… По всей вероятности, Полянский не преодолел какое-то из этих зловещих “но”, и ему, Соколову, придется самостоятельно налаживать связь.
