Луи Буссенар - Приключения парижанина в стране львов, в стране тигров и в стране бизонов
— Он говорит, сударь, что тетеревов больше нет. Ваш выстрел всех вспугнул.
— Вижу, знаю.
— Остались одни тетерки.
— Где?
— Не знаю, сударь, но зверь нам сейчас укажет. Вот, извольте взглянуть.
Старик поставил корзину на землю и снял крышку. Французы невольно вздрогнули, увидав на дне корзины огромную змею.
— Чего вы испугались? — тотчас воскликнул Андре. — Точно дети!.. Ведь это уж, безобиднейшая из змей.
— Пусть безобиднейшая, но мне все равно не нравится, — пробормотал Фрике. — Во всяком случае, очень странная легавая.
Старик вынул из корзинки змею длиной метра два, с колпачком на голове, ни дать ни взять — сокол. Снял колпачок, привязал на шею колокольчик, открыл пасть, плюнул в нее слюной, окрашенной бетелем, и отпустил на свободу, сказав какие-то странные слова.
Змея мгновенно исчезла в кустах, ее бы и след простыл, если б не громкое позвякивание колокольчика.
Вскоре за деревьями послышался испуганный птичий крик и хлопанье крыльев.
— Тетерка! — прошептал Минграсами. — Она на гнезде и защищает яйца.
— Ползи-ка туда, Фрике, — сказал Андре.
Парижанин нагнулся, но бирманец удержал его. Он издал резкий свист и знаком показал юноше, чтобы тот хорошенько посмотрел между деревьями.
— О, вижу, вижу!.. Бедненькая! Она на гнезде.
— Убей ее.
— Не могу!.. Ведь наседка.
— Без нежностей. Охота так охота. Ведь нам надо людей кормить.
Тетерка, вероятно припертая невидимым врагом, тяжело взлетела. Фрике сделал два выстрела и оба раза промахнулся.
— Черт возьми! — воскликнул он.
Раздался третий выстрел. Несчастная птица, описав большой круг над гнездом, распласталась на земле.
Старик свистнул еще резче и повелительнее. Уж как бы нехотя приполз обратно к хозяину.
Старик водворил его в корзину и поглядел на Андре восторженно, а на Фрике лишь покосился.
Охотники шли дальше лесом, который, к счастью, стал заметно редеть.
Пройдя шагов сто, старик остановился и опять выпустил змею.
— Еще гнездо! — сказал переводчик.
Фрике, начинавший приобретать опыт, хотя и был посрамлен, бросился за ужом, прислушиваясь к звуку колокольчика.
Вновь испуганный крик и хлопанье крыльев. Подкравшись, он забыл о своих кровожадных намерениях перед удивительным зрелищем.
Тетерка, ощетинившись, откинулась назад и, выставив вперед когти, отчаянно вертелась, защищая гнездо. Старалась помешать ужу схватить яйца.
Ужа нисколько не смущали ни крики, ни удары когтями и клювом. Он быстро двигался вокруг несчастной, не спуская с нее глаз. Утомленная тетерка ослабевала, взгляд змеиных глаз, холодных и тусклых, гипнотизировал ее. Змея кружилась все ближе, все быстрее. Измученная, истомленная птица вдруг упала навзничь, словно в каталептическом припадке.
Уж проворно вполз в гнездо — то была простая ямка в земле — схватил одно яйцо, разбил зубами, съел с видимым наслаждением желток, потом принялся за другое, третье, не обращая внимания на тихо подошедшего Фрике.
— Приятного аппетита, красавец мой, — сказал парижанин, — а я тем временем овладею нашей курочкой, не истратив ни одной дробинки.
Но он ошибся в расчетах.
Тетерка, избавившись от гипнотизировавшего ее змеиного взгляда, пришла в себя. Увидав, что кто-то осмелился подойти и протягивает к ней руку, чтобы схватить за шею, пришла в ярость и с бешенством наседки, защищающей птенцов, набросилась на врага, жестоко исцарапав ему руки и едва не выклевав глаз.
Тетерка набросилась на врага.
Не имея ни малейшей возможности пустить в дело ружье, так как наседка была слишком близко, не зная, чем и как защититься от ее когтей и клюва, Фрике развернулся и побежал к своим спутникам, прыская со смеху.
Насытившийся уж полз за ним следом на свист хозяина.
— Что случилось? — спросил Андре, не понимавший причины этого странного бегства.
— Ничего не случилось. Бешеная тетерка, вот и все. Вы видели, как большие собаки убегают от наседки с цыплятами?
— Видел.
— Вообразите себе десятифунтовую курицу, прыгающую на лицо, царапающуюся, клюющуюся — словом, разъяренный зверь, да и только. Я чуть глаза не лишился. Ей-богу, тигр не так страшен.
— Что же ты теперь будешь делать?
— Да ничего. Я бы мог вернуться и пристрелить ее, но за необычайное мужество она заслуживает пощады. Пусть живет. Во всяком случае, я очень рад, что познакомился с этим стариком-фокусником, и надолго запомню «легавого ужа». А когда мы будем рассказывать об этом в Европе, нам никто не поверит.
ГЛАВА V
Дурное настроение лоцмана. — Жертвоприношение Гаутаме. — Лодка туземцев. — Рея тридцать девять метров. — Красных рыб золотят, а белых серебрят. — Будда останется доволен. — Иравади. — Непостоянство этой реки. — Периодические разливы. — Семьдесят тысяч лодок, составляющих торговый флот. — Бирманские столицы. — Причуды монархов. — Ава, Амарапура и Мандалай. — Туда, где растут тековые деревья.
Довольствовавшись этой небольшой экскурсией по берегам реки Джен, друзья решили спуститься вниз по течению до места ее слияния с Иравади, по которой и продолжить путь.
Шлюпка была прекрасная, машина великолепная, кочегар превосходный, лоцман опытный, казалось бы, чего еще желать, знай себе путешествуй и радуйся. Между тем лоцман с каждым часом становился мрачнее. Не заметить этого было нельзя. Пришлось прибегнуть к помощи переводчика.
Минграсами, или просто Сами, как его стали звать для краткости, осведомился у лоцмана, почему тот в таком дурном настроении.
Последовал короткий, но эмоциональный разговор.
— Ну, что он сказал? — спросил Андре.
— Лоцман отказывается от службы, сударь.
— Вот как? Чем же ему у нас плохо?
— Не плохо, напротив, очень хорошо, но только с вами должна непременно случиться беда, и он боится, что местные власти сочтут его виновником вашей гибели.
— Что за вздор! — воскликнул Бреванн, теряя терпение. — Более уважительной причины у него нет?
— Он полагает, — Сами понизил голос до шепота, — он полагает… Сударь, я боюсь, вы будете смеяться.
— Да говори скорее, что за пытка, не тяни!
— Лоцман, сударь, сетует, что вы не совершили молитвенного обращения к Гаутаме.
— Что?
— Да, сударь. Обычай требует, чтобы каждый, кто собирается плыть вверх по реке, приносил жертву Будде, которому поклоняются бирманцы.
— Не может быть! Где я только не бывал, чего только не повидал, но, признаюсь, впервые от меня ждут соблюдения обрядов чужой религии.
