Иван Папуловский - Агент зарубежного центра
«Ревштаб — Гуннару.
Гуннар, спасибо за ответ. Мы рады, что у тебя все в порядке. Гуннар, не пиши нам на почтовый ящик из города, в котором ты живешь. Не рискуй понапрасну! Почтовый ящик можно использовать только для писем из-за границы, а для писем из своей страны у тебя есть другой адрес…»
Это уже походило на искреннюю заботу о безопасности агента. «Ну-ну, — усмехнулся капитан Мялк, — мы и так его не съедим!..»
6
Оперативная «игра» эстонских чекистов с Франкфуртским центром НТС хорошо шла до конца октября 1963 года. Все ее участники были довольны наладившейся двусторонней связью, только, как понимает читатель, Евгений Мишкин и его франкфуртские вожди не могли знать того, какие дела развертывались после их тайнописных сообщений и радиосеансов на другой стороне — в Эстонии.
А здесь, в маленьком южноэстонском городке, совершенно неожиданно разразился скандал.
Незадолго до этого скандала энтээсовцы прозрачно намекнули своему агенту Гуннару-Георгу о том, что постараются как-то компенсировать его затраты на их общее дело, но пожаловались на скудость поступлений в кассу НТС, особенно в последнее время, так как из-за случившихся провалов в Москве и Ленинграде западные разведцентры стали прижимистее. Но как бы ни складывались у НТС финансовые «обстоятельства», в октябре в очередном письме Калью получил от закордонных хозяев 120 рублей советскими деньгами.
То утро было морозным, дышалось легко, и Калью в добром настроении возвращался с работы в обновленный, очень уютный отцовский домик на окраине городка. Весело здоровался со встречавшимися знакомыми, соседями — его тут знали и уважали: бывший моряк, образованный, основательный. А уж соседям и помогал нередко: то электропроводку наладит, то радиоприемник починит — так, за спасибо.
Взволнованного отца, такого же осанистого, но измученного тяжелой болезнью, Калью увидел еще от калитки: он шел от сарая к крыльцу дома и делал сыну непонятные знаки рукой. В дверях дома появилась Эстер. Ее голубые глаза сверкали гневом.
— Добрый вечер, — сказал Калью, теряясь в догадках, что бы это значило.
Вслед за матерью вышла на крыльцо в легком спортивном костюмчике Сигне — любимая дочка.
— Папа, папа, тебе письмо! — закричала она, бросившись в объятия отца. — И деньги! Сто двадцать рублей!..
Калью почувствовал, как его бросило в жар, — он, наверное, даже покраснел, подхватив дочь.
— Сигне, немедленно в дом! — жестко крикнула Эстер.
А кричала она крайне редко — действительно в экстремальных случаях. Она властно оторвала дочку от отца и заставила уйти в дом. Калью начал догадываться. Мысли его работали быстро, четко. Он вспомнил жалобы «солидаристов» на бедность… И тут же взял себя в руки.
— От Евгения Мишкина письмо? — спросил почти холодно.
Эстер — руки в боки:
— Да, от Евгения Мишкина!
— Так это старый долг…
— Старый долг? Почему-то ты никогда не говорил мне о старых долгах приятелей. Или жене не положено знать?
— Да что ты, Эстер! Просто это было давно, я дал ему в Антверпене немного валюты. Как раз на сто двадцать и вытянет…
— Ах так — «немного валюты»! Значит, у тебя были лишние запасы валюты, а жена об этом не знает?
Эстер говорила громко, и старенький свекор в поддержку невестки кивал, но положением уже овладел Калью.
— Знаешь что, милая, не надо из-за пустяка устраивать скандал. Это на тебя не похоже. Могла бы спокойно спросить…
И Эстер остановилась, даже почувствовала неловкость: действительно, что это как с цепи сорвалась… Ее Калью — честный, замечательный семьянин, все знакомые женщины завидуют их слаженной жизни.
А отец уже понял, что конфликт сына с женой исчерпан, и с лукавой улыбкой удалился в сарай, где что-то мастерил. Маленькая Сигне наконец-то могла забраться на могучие плечи отца, как делала это в дни его возвращения с моря.
Капитан Мялк, узнав о случившейся оплошности с энтээсовскими деньгами, всерьез забеспокоился: любая случайность может сорвать успешно начавшуюся «игру». Просить Эстер не вскрывать писем, адресованных мужу? Калью не может на это пойти, ведь никакие объяснения не помогут. Что же делать?
Для начала Калью тайнописью ответил Франкфуртскому центру:
«…Письмо с деньгами получил. Благодарю. Оно попало в руки жены, из-за денег был небольшой скандал с нею. Пришлось выкручиваться…»
Далее, продолжая начатую в предыдущем письме тему, он писал за кордон:
«…Привлечь кого-либо из моих знакомых не рискнул. Из числа русских надежных ребят пока не имею. Попытался поговорить с эстонцами, но никто из них об НТС ничего не слышал. Боюсь, что трудно будет кого-нибудь из них убедить в необходимости борьбы на стороне зарубежных русских, так как национальные интересы разные. Тут нужен какой-то другой лозунг. Во избежание неприятностей от создания группы воздержусь…
Да, будучи в Тарту, опустил несколько листовок в почтовые ящики. О случаях закрытия церквей мне ничего не известно, — добавил Калью, вспомнив про некоторые вопросы, заданные ему энтээсовцами. — Никаких приготовлений к войне не заметно. Слышал, что в Таллинне и других городах проходили учения по ПВО, а больше ничего…»
Интересно, как отреагируют «солидаристы»? Отреагировали быстро. В декабре 1963 года в эфире на волне радиостанции «Свободная Россия» прозвучало их обращение к своему агенту.
Записав четко произносившиеся далеким диктором цифры, Калью быстро расшифровал текст и усмехнулся: смотри, чего хотят господа «солидаристы»! Ведь думают всерьез, что ведут борьбу, которая в будущем поможет им свалить советский строй!..
«Ревштаб — Гуннару. Твое последнее сообщение мы получили. Спасибо за присланные соображения. Твое предложение действовать в местных условиях под другим лозунгом мы принимаем. Действуй, Гуннар, и помни: главное — это солидарность, сплочение и общая борьба всех групп нашего народа против Коммунистической партии…»
А назначение присланных денег вскоре выяснилось. Пришло в разных письмах, отправленных из Москвы и Ленинграда, еще двести рублей — на покупку хорошего радиоприемника. Энтээсовцы были очень заинтересованы в том, чтобы их радиообращения к Гуннару хорошо принимались адресатом.
Но и Эстер, начавшая следить за странной перепиской мужа (хорошо хоть, что не могла прочесть тайнописи, это Калью делал по ночам), однажды опять взорвалась:
— Нет, ты объяснишь мне все-таки, что это за друг такой у тебя обнаружился — Евгений Мишкин!
