Густав Эмар - Лесник
— Однако как долго не едут наши молодцы, — заметил Лоран, набивая трубку.
— Сейчас шесть часов, капитан, не пройдет и получаса, как они будут здесь. Но позвольте, здесь курить нельзя, запах табака может нас выдать.
— Это правда, ей-Богу! А ведь мне и в голову не пришло. С этими словами Лоран положил трубку на стол.
— Как же мы увидим их? — прибавил он. Проводник выдвинул и убрал во внутренние пазы две-три
тоненькие дощечки.
— Отсюда видна вся комната, где они будут находиться. Щели, которые я открыл, находятся в украшениях потолка и совершенно незаметны снаружи, поглядите.
Капитан наклонился к отверстиям, которые находились почти наравне с его плечом, и стал всматриваться.
Отверстия достаточной величины просверлены были так, чтобы одним взглядом можно было легко охватить всю комнату.
Комната эта, просторная и хорошо, даже роскошно меблированная, была скорее гостиной, чем кабинетом.
Несколько небольших свертков лежало на столе.
— Что это за свертки? — спросил капитан.
— Жемчуг.
— Гм! Должно быть, на громадную сумму!
— Из-за этих-то свертков дон Хесус Ордоньес сюда и скачет.
— Возможно, — с приливом надменности ответил Лоран. — Между тем, стоило ему только потребовать, и я счел бы за долг немедленно возвратить их.
— И вместе с тем вы узнали бы, что дон Хесус Ордоньес де Сильва-и-Кастро занимается контрабандой, чего именно он и хотел избежать.
— Это правдоподобно, но, думаю, здесь кроется еще что-то.
— Об этом мы скоро узнаем, надеюсь.
— Терпение!
— Самое главное сделано, капитан… Э! А вот и наши друзья! Слышите? Минут через десять они будут здесь.
Действительно, со двора донесся сильный шум, слышался звук отпираемых и затворяемых дверей, шаги стали раздаваться все ближе, наконец дверь кабинета растворилась и в нее вошли дон Хесус и дон Пабло в сопровождении третьего лица.
— Так я и знал! Тут кроется что-то еще, — прошептал проводник. — По местам, сеньоры, и ни слова!
Все трое приникли к отверстиям.
У дона Хесуса и дона Пабло одежда была в беспорядке и вся в пыли, как бывает после дальнего переезда верхом.
Сопровождал их высокий старик невзрачного вида, с хитрым лицом и блестящими маленькими бегающими серыми глазками. Он был с ног до головы одет в черное, в шляпе того смешного фасона, который веком позднее, после представления Фигаро, прозвали «доном Базилио».
— Сеньоры, — произнесла эта мрачная личность, — я имел честь получить ваше извещение всего полчаса назад и поспешил явиться на зов. Вероятно, речь идет о чем-то важном.
— И даже очень, сеньор коррехидор16, — ответил капитан Сандоваль. — Прошу садиться, сеньор дон Кристобаль Брибон-и-Москито, нам надо переговорить о серьезном деле.
— Весь к вашим услугам, любезные сеньоры, — ответил, садясь, коррехидор дон Кристобаль Брибон-и-Москито, фамилия которого метко обрисовывала его, если душа соответствовала внешности.17
— Что нового у нас здесь, сеньор дон Кристобаль? — спросил дон Хесус.
— Да немного, сеньор.
— Хорошего?..
— Ровно ничего.
— А дурного?
— Много.
— Черт возьми, как видно, дело дрянь! — вскричал дон Пабло.
Судья благоговейно перекрестился.
— Не поминайте проклятого, любезный капитан, прошу вас, — заметил он с притворным лицемерием, — это приносит несчастье.
— К черту ваши гримасы! — возразил запальчиво капитан. — Я просто выхожу из себя, когда вижу такого старого плута, как вы, вечно бормочущего молитвы.
— Дела делами, капитан, — возразил судья тоном оскорбленного достоинства, — но они не должны мешать мне спасать мою душу!
— Спасать вашу душу! Да будет вам вздор-то молоть, поговорим о деле. Ей-Богу! Мы здесь не для того, чтобы терять время на ваше смешное жеманство, ведь вы даже хуже нас.
— Сохрани меня от этого Господь! — вскричал судья, осенив себя два-три раза крестным знамением и круто переменив тон. — Ведь контрабанда — не преступление!
— Нет, но воровство — грех, да еще величайший из смертных грехов, — грубо перебил его капитан. — Вам, как судье, должно быть хорошо известно — преступление ли кража или нет, — посмеиваясь, заключил он.
— Капитан! — воскликнул с гневом коррехидор. — Да простит мне Бог, что я не в силах дольше владеть собой, но подобные оскорбления…
Ссора была неминуема между грубым моряком и лицемерным чиновником, дон Хосе понял это и вмешался, чтобы положить ей конец.
— Полноте, сеньоры! — вскричал он повелительно. — Что это за речи между друзьями и товарищами? Мы здесь для того, чтобы заниматься нашим делом, и ни для чего другого.
— Правда, дон Хесус, — ответил капитан. — Сеньор коррехидор, я погорячился и прошу у вас извинения.
— Все оскорбительное я слагаю к ногам моего Господа, — ответил злопамятный судья.
— Итак, вы говорили, дон Кристобаль, — продолжал дон Хесус, — что из новостей имеются только дурные.
— И не мелочь — увы, сеньор, не мелочь!
— В каком смысле?
— Нас подозревают! Наше товарищество было выдано правительству.
— Кто изменник?
— Не знаю, но разыщу его. Губернатор призвал меня к себе четыре дня тому назад.
— Ага! Дон Рамон де Ла Крус против нас?
— Самой ожесточенный наш противник.
— Он, видно, не может простить нам барышей последней сделки, которые он считал в своих руках, а мы так искусно увели у него из-под носа, — заметил капитан, посмеиваясь.
— Именно так, он не может перенести своего поражения.
— Я это понимаю, сто тысяч пиастров у собаки под хвостом не валяются, как говорят простолюдины.
Все трое рассмеялись.
— Что же сказал вам губернатор? — продолжал дон Хесус спустя некоторое время.
— Вот его собственные слова: «Сеньор дон Кристобаль Брибон-и-Москито, вы — главный коррехидор в городе; при этом звании долг велит вам не только печься о безопасности жителей, но и соблюдать выгоды казны. Вы же постыдно пренебрегаете своими обязанностями: контрабанда принимает чудовищные размеры. Я подозреваю несколько весьма высокопоставленных лиц в городе; берегитесь, чтобы я не напал на доказательства вашего сообщничества с ними и не потребовал вашего отстранения от должности!» С этими словами он отпустил меня.
— Положение стало опасным. Что же вы сделали, сеньор? Обычно вы изворотливы.
— Увы! — ответил судья своим протяжным и льстивым голосом. — Я понял, что все пропало, если не прибегнуть к решительным мерам. Я велел схватить первых попавшихся презренных индейцев, по моему приказанию им сунули на пятнадцать тысяч пиастров жемчуга в пояс, и таким образом я сам привел их к губернатору.
