Виктор Вучетич - Искатель. 1976. Выпуск №6
Так она прошла до самого перепада. И здесь Ларисе тоже очень повезло, во всяком случае на ее взгляд. Напротив многоводного отбойного берега уступ порога оказался особенно высок — больше метра. Но поток здесь тек с ленцой, толстой, но еще прозрачной занавеской. Внизу, на ровной каменной плите, выбоина была совсем незначительной. Однако пустить берестянку даже с метровой высоты вместе с Федором нечего было и думать.
Лариса решилась на отчаянный шаг Она подвела берестянку к самому порогу, где она, будучи тяжелогруженой, притормозила днищем о каменную плиту водосброса. Затем Лариса спрыгнула за перепад. Вода здесь доходила ей до колен. Нос оморочки пришелся немного выше плеча. Она стала потихоньку стаскивать лодку с Федором с каменной плиты, предварительно намотав на руку веревку, привязанную к корме. Так постепенно она перекладывала тяжесть берестянки себе на спину. И все шло хорошо, но когда она готова была неторопливо и осторожна согнуться и поставить оморочку на воду, то поскользнулась и плюхнулась лицом в реку, а груженая лодка едва не придавила ее ко дну. Лариса в кровь разодрала колени и ладони о камни. Чертыхаясь, она вылезла из-под оморочки, но дело было сделано. Они благополучно миновали второй перепад Змеиного.
Участок за ним оказался довольно прям. Но ложе в теснине меж скал особенно круто. Поток мчался по нему с таким неистовым бешенством и буруны за камнями и окатышами оказались столь высоки и пенны, что Ларису взяла оторопь.
— Не пройдем… — сказала себе, и не только не услышала своего голоса — ей подумалось, будто она и не произносила этих слов вслух, а лишь мысленно оценила обстановку.
— Не пройдем! — уже закричала она. Однако и теперь голос ее потонул в грохоте, громогласном шипении и плеске. Некоторое время она стояла в душевном смятении. Наклонилась к Федору, потрепала его по щеке, напрасно пытаясь привести его в чувство. Если бы Федор очнулся, подумалось Ларисе, то она не испытывала бы такого глубокого ощущения отрешенности и отчужденности от мира, от людей. Никогда ей еще не приходилось испытывать столь безнадежного одиночества. Мельком припомнилось ей письмо Прокла Рыжих и он сам: хмуроватый, не очень-то разговорчивый и предельно упрямый.
«А ты бы прошел здесь? — мысленно спросила она Прокла и ответила: — Ты-то, да. А вот я как? И ведь не одна… Ладно. Хватит скулить. По что пошла, то и нашла. И иди, черт тебя побери! Любой ценой выручай Федора, которого загнала в ловушку…»
Не спеша, теперь уже более опытным взглядом оглядев реку, Лариса решила: идти по-прежнему от камня к камню и собой, своим телом стопорить берестянку, чтоб та ни в коем случае не набирала скорости течения. Тогда Лариса не справилась бы с груженой лодкой, и оморочка стала бы совершенно неуправляемой, и ее наверняка разнесло бы в щепки о прибрежные скальные стенки.
«Если бы я шла одна, то наплевала бы на самолюбие, гордость там, осталась здесь, у перепада, в относительной безопасности и ждала бы помощи, — подумала Лариса. — Вертолета… Ведь догадается в конце концов Шухов ли, Бондарь ли послать на поиски вертолет. Только когда это будет? А что с Федором — я не знаю. Может, чтоб он выжил, дело в часах или в минутах! Я не могу ждать. Не могу!.. Пусть риск, пусть… Хуже того, но ждать нельзя!»
И все-таки она продолжала слепо верить в свою счастливую звезду. Ни на мгновение мысль о гибели не посетила ее, не смутила ее разума. Она считала себя будто заговоренной — по молодости, по складу характера, по вере в себя.
Она еще постояла, продрогла на холодном тягучем ветру в теснине. Оглядела поверху скалы, на которых по краям, словно любопытствующие зрители, толпились кое-где хилые березки, флаговые кедры, кряжистые корявостволые.
«Ну, хватит тянуть, — подумала Лариса. — Иди!»
В последней надежде она глянула на Федора, лежащего в берестянке. Он по-прежнему дышал очень часто, будто загнанный. И еще она очень удивлялась, что Федор до сих пор не пришел в себя. Это не предвещало ничего хорошего. Значит, человек действительно сильно пострадал, если столько времени находится без сознания.
Желая основательно подстраховаться, Лариса принайтовила веревку к корме оморочки, а второй конец намертво обвязала вокруг пояса.
«Надежнее быть не может, — сказала она себе, — теперь, что бы ни случилось, мы останемся вместе».
И пошла, выбрав направление на ближайший обломок скалы, у которого решила сделать первую остановку.
Течение все-таки сильно разогнало лодку, и, когда Лариса, словно якорь, уцепилась за обломок, ее чуть не сдернуло в поток. Однако она удержалась. Подтянула оморочку к себе и, выбрав солидный окатыш, двинулась к нему. Но с него разогнавшаяся лодка все-таки сдернула Ларису. Она нахлебалась воды, окунувшись глубоко в реку, едва откашлялась и сумела задержаться у торчащего неподалеку куска скалы.
Потом она перестала считать купанья и промахи. Эти километры пороговой быстрины стали для нее крестным путем, вымотали и обессилили.
Последний отрезок перед третьим перепадом она действовала то наобум, то инстинктивно, и счастливый случай и случайная удача были милостивы к ней.
Они оставили ее у порога.
Оморочка, подхваченная капризной струей потока, неожиданно для Ларисы проскочила мимо намеченного ею обломка скалы у берега, и берестянку понесло прямо на середину порогового гирла.
Вода там точно кипела, она ярилась и бесновалась. Все, чего хотелось Ларисе в те сумасшедшие секунды, — зажмуриться, плотнее плотного сжать веки и не видеть ничего, что произойдет. Но она сумела пересилить себя. Она не закрыла глаз.
Мертвой хваткой вцепившись в корму берестянки, Лариса вместе с ней скакала с одного водяного бугра на другой, а там, где поток, окатывающий камень, бывал особо крут, или там, где пространство меж окатышей вскипало чересчур высоко, повисала на корме и, пусть лишь по видимости, только для собственного успокоения, не позволяла берестянке зарыться носом в стремнине.
Лариса ладонями чувствовала — лодка скрипит и постанывает от предельного напряжения. И всякий раз скрип и постанывание берестянки Лариса ощущала собственным сердцем, которое замирало, ныло, и тиски, сжимавшие его, отпускали, когда очередная опасность оставалась позади.
Лишь проскочив перепад, Лариса позволила себе на какое-то короткое время прикрыть воспаленные, режущие от напряжения, захлестанные водой глаза. И жестоко поплатилась за это.
«Проскочили! Проскочили! — ликовала она. — Отличную оморочку построили мы с Сергунькой! Просто чудо-берестянку соорудили!»
А когда Лариса открыла глаза, то увидела: стрежень реки, разогнав лодку, бросил ее, словно снаряд, наискось течению и несет в узкую каменную щель, в глубине которой крутится и вскипает серо-грязная пена. Вход в нее был так мал, что оморочку непременно расплющило бы, а затем доломало лавиной потока, ударившего бы в ее борт под острым углом.
