Сергей Сакин - Последний герой в переплете
«Помоги, Помоги!..» — Иван не умел молиться. Раньше, в той, ставшей неимоверно далекой жизни ему это было не нужно. Старательный студент из обеспеченной семьи, все в жизни он получал с достатком, не щекоча нервы добычей пропитания… Испытания пошли сплошной чередой, не оставляя времени на собирательство и рыбалку — по нескольку раз в день раздавался звук мотора, и очередной Смотрящий приходил в лагерь: «Игроки, на выход!»
11-Иван каждый раз понимал (чувствовал, ощущал всей кожей!), что его присутствие в Игре висит на волоске. Угрюмо-извиняющийся взгляд Четвертого («Прости, друг! Это Игра!»), кристально-честный прямой взгляд Девятой («Иван! Ты не прав!»), откровенно сочувственные взгляды Инны и Аньки и нервный взгляд психа Первого — он прекрасно все видел. Он не имеет права на ошибку. Один раз останется без «иммунитета» — и ему крышка. Это не было секретом. Однажды Первый увел его на дальний конец Острова и сказал: «Слушай, все, что я могу для тебя сделать, — это постараться не выигрывать испытания. Остальное зависит от тебя. Прости! Прости, если можешь!» — а его глаза во время этого полубессвязного монолога метались по деревьям и кустам.
И Одиннадцатый выигрывал. Он побеждал во всех испытаниях подряд — в добывании Огня и в плавании, в беге и стрельбе — казалось, он был заговоренным, он подружился со всеми четырьмя стихиями. Воздух, Вода, Земля и Огонь были за него. И еще 2-а, Серегина Анька, — он знал, что она сдержит свое обещание не голосовать против него и так же, как раньше, будет обсуждать с ним стратегию выживания на Острове. Так договорились они уже месяц назад, в начале Игры. Четвертый перестал с ним разговаривать, но Иван понимал, что в этом нет злости — это что-то другое, большее.
И никто не знал, что каждый вечер, отгораживаясь ото всех шторами век, длинный Игрок под номером Одиннадцать не засыпает, а молится, монотонно повторяя одни и те же слова. Он молился всем богам, он молился солнцу и луне, звездам, морю и огню. Он молился собственному сердцу, гнавшему горячую кровь по телу, и своим похожим на толстые веревки мышцам. Иногда сквозь сомкнутые веки просачивалась влага. Но этого никто не видел.
«Что, что, что — что мне делать?!» — этот вопрос задавал себе Сергей-Первый день за днем, каждый час, каждую минуту. Если раньше его лицо, зарастая бородой и покрываясь чернотой загара, худело естественной худобой, то теперь темные круги вокруг горящих глаз выдавали нездоровье. Психическое или физическое. Это видели все. Что с ним происходит, знали только Всевидящие и его Анна. Каждый день они уходили на другой берег Острова, и, когда возвращались, Сергей становился чуть более адекватным (но ненадолго). Чем они занимались, Племя не знало, хотя и догадывалось (причем неверно).
Они садились на песок в тени пальм, обычно Анна сидела, прислонившись спиной к серому гладкому стволу, а Первый клал ей голову на колени. И они разговаривали. Иногда по лицу девушки пробегало выражение легкой усталости, прикрываемой терпеливой любовью. Она видела, что ее половинка, всегда сильный человек, с которым она чувствовала себя спокойно-защищенной, едет крышей. Сначала медленно, теперь он слетал с катушек все заметнее. Они разговаривали, и каждый день разговор был одинаковым:
— Слушай, что мне делать? Я с ума сойду!
— А мне что? Я же с ума не схожу…
Его голос был всегда вибрирующим, ее журчал успокаивающе-прохладно.
— Я не могу. Не могу предать Серегу — мы же всю Игру вместе прошли. А Ванька… Ванька же достоин! Его нельзя «съедать»!
— Милый, ну ведь пока его никто не «ест»!
— А Серега? Ты же видишь, еще немного, и он начнет Ваньку пугаться! Такое везение… такого просто не бывает! Это мистика сверхъестественная! И он его «съест» сразу же, как только тот оступится!
— Ну, а…
— А я не хочу в этом участвовать!
— А кто тебя заставляет?
— Никто… но если я не буду против него, то я предам Серегу! А буду — предам Ивана!
…Серега-Первый, оказавшийся в ловушке чест-ности и товарищеского долга, не хотел (или не мог?) сыграть «вкривую». Но при любом раскладе его голос оказывался решающим, при любом раскладе на него вешалась ответственность за того, кто будет Оставшимся. Он еле выдерживал тяжесть этого выбора, утешая себя единственно тем, что есть еще «эта косоглазая». Но что будет, когда уйдет и она?.. Ведь тогда останутся Анна, Инна, Тезка и Иван. И каждый из них достоин быть Оставшимся. О том, что каждый из них достойнее его самого, он старался не думать.
«Какие же мы стали циничные!..» — СК удивлялся Смотрящим, но еще больше — самому себе. Кто-то предложил тотализатор, и ставки взвинчивались до небес. Ставили на три варианта — 1-с голосует против 11-и, 1-с голосует против 4-с, 1-с не голосует вообще, потому что выбывает из Игры досрочно в смирительной рубашке. Лидировал последний вариант.
«Иван… И откуда у него силы берутся?! Серега, Серый, Четвертый, братишка — возьми „иммунитет“! Пожалуйста! Хм… Ну и что тогда?..» — он запутывался все больше и больше.
Очередным испытанием стал «веревочный» кросс в джунглях самого крупного из соседних островов. Их осталось шестеро, и каждый уже знал, что последнее испытание Игры создано для четырех. Значит, должны уйти еще двое. Значит, это предпоследнее испытание. Наверно, это должно было их как-то бодрить — четыре пятых пути пройдено. Но СБ, ждавший Игроков на старте, не увидел на их лицах ничего, кроме усталости. Еще совсем недавно они были энергичны, постоянно шутили — молодые, веселые люди. Теперь лица, не смягчаемые улыбками, походили на лица стариков — в глазах стояла мудрая усталость прожитых дней. Дней было числом тридцать три, через неделю все закончится. Кажется, они этого не понимали…
СБ кратко объяснил, как они проживут следую-щий час Игры. В сельве протянуты веревки, многие сотни и тысячи метров. Они протащены через завалы упавших деревьев, труднопроходимые заросли лиан, через грязевые ямы. Иногда очередная веревка уводит в тупик, и приходится возвращаться к месту старта. Игроки пристегнуты к веревкам карабинами, карабины, на коротком поводке, — к поясам на тонких узких бедрах шестерых.
Когда СБ закончил объяснения, на шести лицах сквозь безразличную усталость проступила мрачность — испытание было тяжелым. Трудно даже вообразить, насколько тяжелым. Месяц они жили впроголодь, на их телах не проходили гнойники от укусов гнуса. (В истощенных организмах резко упал иммунитет.) Месяц они не высыпались — в сельве человеку невозможно уснуть крепко — слишком душный воздух, слишком много шорохов и звуков, которые подсознание определяет как опасные. Кто-то из них порезал себе палец, и рана отказывалась затягиваться — у организма не хватало сил на восстановление.
