Виктор Авдеев - Ленька Охнарь
— Фарт нужен, — вздохнул Слюнтяй. — Да и маленькие мы.
— Нам бы хоть не магазин, — сказал Гарька, — нам кошелек бы спереть. Вдруг сто рублей? Эх, купил бы я настоящую шоколадку, — видал, нэпманцы ели. Бумажка золотая и, говорят, прямо тает во рту. В жизнь не пробовал. Что, Охнарь, не сдрейфил бы своровать деньги? Ты ведь финку носишь, говоришь, рундук брал.
Оба товарища смотрели на него вопросительно.
Опять Охнаря подвело вранье! Но в этот раз он и не подумал изворачиваться.
— Что я, хуже других? — вдруг, прищурясь, весело сказал Ленька, и сердце его тревожно замерло. — Хоть счас.
— Спробуем, братва?
Некоторое время ребята шли молча.
На обжорке Гарька Лохматый приноровился стащить с рундука свежую щуку, но торговка что есть силы хватила его сучковатой палкой; ее соседка выскочила из-за своего прилавка, пнула Лохматого кулаком в шею. Оголец чуть не упал и еле унес ноги.
— Эх, леворверта нету, — говорил он, размазывая по щекам злые слезы. — Шпокнул бы эту спекуляншу.
Скуластый, прыткий, горластый, Гарька и двигался уверенно, и разговаривал напористо. Остальные огольцы молча признавали его главенство.
Весь остальной день ребятам не везло. Лишь Охнарю посчастливилось стянуть на развале сапожные колодки, однако перепродать их не удалось.
Спать в этот вечер огольцы легли голодные. Благо, хоть в асфальтовом котле было тепло.
— А жулики небось по квартирам ночуют, — вздохнул Гарька, как бы продолжая дневной разговор.
— В гостиницах номера снимают, — вставил Охнарь, вспомнив рассказ Федьки Монашкина о московских ворах. — Вот гулял я в чайной «Уют» с блатняками. Знаешь, сколько денег у них? У Бардона в кармане целая пачка, заказывал у официанта чего душа попросит. А после еще двое чемодан приперли и сумку. Открыли чемодан, а в нем шелковые наряды, разные духи в бутылочках, часы, кольца золотые и чего-чего только нету! С таких денег и дом собственный откупить можно. Эх и выпивали мы опять. Песни заказывали гармонисту.
И хотя Ленька не видел ни содержимого чемодана, принесенного ворами с вокзала, ни пачки денег у Бардона, он и сам был склонен уверовать в свои слова.
— Ну, не у всех блатных такая житуха, — сказал Митька Слюнтяй. — Я раньше, дома, тоже думал вроде вас. А поглядел, и на вокзалах под лавками ночуют, и в ночлежках с босяками, и в развалинах. Чего уж там!
Кто был Слюнтяй, откуда родом — огольцы толком не знали. О себе он говорить не любил и лишь было известно, что Слюнтяй когда-то учился во втором классе Минской гимназии. Отец его был то ли царским офицером, погибшим в гражданскую войну, то ли фабрикантом, то ли купцом, потерявшим состояние. Слюнтяем мальчишку прозвали за «барскую кость». Не все в его рассуждениях казалось понятным беспризорникам. Возмутились они и сейчас.
— Много ты знаешь! — воскликнул Гарька. — Настоящие жулики не уступят нэпманцам: пальтишечко — я те дам, ботиночки — отойди-подвинься. На извозчиках гуляют, с марухами по ресторанам котлеты жрут. Есть у них и такие, которые называются «медвежатники». Несгораемые шкафья берут… а там сразу мильен, а то и цельный мешок денег. Так он тебе в асфальтовый котел и полезет! Эх ты… щенок буржуйский!
И он и Ленька засмеялись с видом превосходства. Слюнтяй лишь пожал плечами и сплюнул.
В душе Охнарь понимал, что Митька, пожалуй, прав, но все-таки отказался с ним согласиться. Ему хотелось верить, что воры отчаянные люди, спаянные благородным чувством товарищества и живущие припеваючи. Иначе хоть топись. На что ему тогда надеяться в жизни? На детдом? Он и теперь не отказался бы поступить туда, больно холодно становится на улице, но мечты его уже поблекли: рассказы Лохматого что-то сломали внутри. Рассчитывать на работу? И взрослых не берут, многие заводы, шахты стоят. Единственный оставался просвет — пугающий, как обрыв, и жутко манящий заглянуть в него: заделаться «деловым» вором — героем, который не знает страха и беспечно звенит в кармане шальной деньгой.
XVIII
Под утро выпал иней, огольцы закоченели так, что еле попадал зуб на зуб. Пришлось перебираться в подъезд ближнего дома и досыпать там, под лестницей. Почти все они кашляли.
Днем ребята приняли решение взять «на хапок» у какой-нибудь нэпманши сумочку с деньгами. Долго обсуждали план. Самую ответственную роль взял на себя Гарька и потребовал на это время у Охнаря финку. Ленька сперва уперся, потом нерешительно отдал. Гарька Лохматый был коновод, и, не подчинись ему Ленька, огольцы, пожалуй, прогнали бы его, а то и силой отняли нож.
Когда стемнело, маленькие грабители поднялись вверх по Фундуклеевской, к памятнику гетману Богдану Хмельницкому. В одном из ближних переулков остановились. Место было тихое. Фонарь на перекрестке бросал маслянисто-желтое пятно на полуголые каштаны, тополя, на усыпанный жухлой листвой тротуар, освещал ближние дома, пузатую тумбу для афиш. Ребята прислонились к цоколю железной ограды в жидкой тени полуоблетевшего сада, закурили и взяли под наблюдение оба конца переулка. Ленька, обиженный тем, что пришлось отдать финку, неспокойно ежился. Ладно, но если Лохмач попробует зажилить «перо», он кирпичом проломит ему башку.
Мимо солидно прошла пара: мужчина в демисезонном пальто и шляпе под руку с откормленной дамой, от которой потянулся еле уловимый запах духов.
Некоторое время спустя по той стороне переулка в ногу прошагало двое молодых красноармейцев; они о чем-то весело, оживленно разговаривали. Переулок опустел. Шаркая калошами, тихо проплелся старичок с толстой самшитовой палкой. Опять наступила тишина, безлюдье. Опасливо обогнув беспризорников, почти бегом прошмыгнуло трое школьников. В другое время огольцы затеяли бы с ними драку, отняли б фуражку или ранец, но сейчас они словно не заметили учеников. Не до них было!
До чего, однако, бесконечно время тянется! Охнарю казалось, что минуло уже несколько часов, а они и двадцати минут не стояли в переулке. Томился и Гарька Лохматый. Не стерпев, он медленно прошелся вдоль ограды до темного угла, почти исчезнув из поля зрения ребят, потом выглянул.
Слюнтяй вдруг сплюнул, пробормотал:
— Это совсем не то, что пишут в книжках.
Ленька посмотрел на него с удивлением:
— Ты про что?
— Так, — пренебрежительно сказал Слюнтяй. — Все равно не поймешь. Ведь ты же не знаешь, что такое Стивенсон, Густав Эмар или капитан Мариэт? Не знаешь, что такое Африка, антилопа гну, ковбои? Или вот, например, роман «Черный пират». Не читал, конечно? «Тысяча чертей, сеньор. Или кошелек, или я накормлю вас свинцом из этой шестизарядной игрушки!» Оказывается, все это лишь в книжках интересно: маски, револьверы, бумеранги… А в жизни вот мы: жалкие охотники за дамской сумочкой. Стоило ль из — за этого скитаться со всякой рванью?
