Густав Эмар - Сожженные Леса
Увидев Пелона, молодая девушка печально улыбнулась и, протягивая ему свою маленькую ручку, сказала нежным и приятным голосом:
— Очень рада тебя видеть, друг мой, но тем не менее не могу тебя не пожурить за неосторожность, которую ты делаешь, приходя сюда в это время; если мой гнусный тюремщик застанет нас вместе, то тебе не избегнуть жестокого наказания.
— Это правда, сеньорита, — отвечал молодой человек веселым голосом, — но успокойтесь, я не подвергаюсь другой опасности, как той разве, что мое внезапное появление в ваших покоях может показаться вам неприятным.
— Что ты хочешь сказать?
— Сеньорита, капитан Кильд оставил лагерь десять минут тому назад и пробудет в отсутствии, вероятно, несколько часов.
— Ты уверен, что он уехал?
— Вполне, сеньорита: я присутствовал при его отъезде. Вы знаете, — прибавил он, — меня считают за идиота и потому нисколько не остерегаются.
— Бедный Пелон! — произнесла она с чувством.
— Не жалейте меня, сеньорита, — отвечал он с некоторым оживлением. — Эта уверенность — мой оплот; она позволяет мне, как сестру, стеречь вас; настала минута доказать вам мою преданность.
— Я знаю, что могу рассчитывать на тебя, Пелон, и потому безгранично доверяю тебе. Нас связывает одно горе — несчастье. Но не скрою, что, зная твою непреодолимую ненависть к негодяю, который держит нас обоих в своей власти, я иногда страшусь, чтобы ты не увлекся и не погубил бы себя безвозвратно.
— Не бойтесь и ничего подобного не ждите от меня, сеньорита, — возразил он, тряхнув головой. — Я обладаю двумя драгоценными добродетелями раба: лукавством и благоразумием; несколько раз уже мне представлялся случай бежать; но, как видите, ни разу не воспользовался им.
— И хорошо сделал! Увы, что сталось бы с тобой в этой необозримой пустыне?!
Странная улыбка на минуту осветила бледное лицо молодого человека и придала ему выражение непоколебимой энергии.
— Не эта боязнь остановила меня, сеньорита, — отвечал он гордо, — как ни молод я, но пустыня для меня не имеет тайн: я сын одного из самых знаменитых мексиканских гамбусино, и жизнь моя почти вся прошла в саваннах; давно, если б это только зависело от меня, я бежал бы; был бы теперь подле отца, который терзается моим отсутствием и, быть может, считает меня мертвым.
— Так отчего ж ты не бежал? — спросила с любопытством молодая девушка.
— Отчего?
— Да, отчего, Пелон?
— По двум причинам, сеньорита: я сам себе дал двойной обет.
— Двойной обет? Объяснись: не понимаю тебя.
— Извольте: я поклялся, во-первых, отмстить моим врагам, а во-вторых, не бежать без вас, сеньорита; я не хочу бросить вас на произвол судьбы в руках этих злодеев — вот почему я остался; и как ни благоприятны будут еще случаи бежать, я не убегу до тех пор, пока вы не будете в состоянии следовать за мной.
— Увы! Я в заключении, и бегство для меня немыслимо.
— Кто знает — вы, быть может, сеньорита, ближе к освобождению, чем думаете.
— К чему, милый Пелон, лелеять меня несбыточными надеждами? Я девушка, почти еще ребенок, и не способна прибегнуть к решительным мерам; я могу только плакать и молить Бога помочь мне.
— Поручитесь же Ему, сеньорита, так как это сам Бог посылает вам защитников.
— Где же эти защитники? Ты постоянно мне о них говоришь.
— Подле вас, сеньорита.
— Подле меня я вижу только тебя и Гарриэта.
— Вы плохо смотрите вокруг себя, сеньорита. Вы имеете еще и других друзей, в особенности же одного: решительного и преданного. О нем я уже раз говорил.
— Блю-Девиль! — вскрикнула она, закрывая лицо руками. — О, этот человек пугает меня. Лейтенант капитана Кильда? Одна его наружность приводит меня в ужас.
— Что вам за дело до его наружности, — заметил с оживлением Пелон, — она может быть обманчива; разве вы не знаете, сеньорита, чтобы с волками жить, нужно по-волчьи выть? Если б Блю-Девиль был похож на других людей, он не мог бы быть товарищем этих гнусных разбойников; следовательно, чтобы сойтись с ними, ему нужно было приноровиться к их привычкам и образу жизни.
— О, если б я могла быть уверена, что ты не ошибаешься в этом человеке!
— Я это утверждаю, сеньорита! Блю-Девиль вам предан, и за честность его ручаюсь головой: я хорошо его знаю.
— Ну, так скажи мне…
— Ничего, сеньорита, — быстро прервал он, — ничего более не могу сказать: я обещал ему молчание.
— Итак, ты меня уверяешь?..
— Честью, сеньорита, и повторяю еще раз, что более преданного друга вы не имеете.
— Берегись, Пелон, я против воли начинаю убеждаться в твоих словах; если ты заблуждаешься, то это ужас!
— Не беспокойтесь, сеньорита.
— Пожалуй, несмотря на отвращение, которое внушает мне этот человек, я согласна с ним увидеться и говорить.
— Так незачем это и откладывать.
— Как, сейчас?
— Почему же нет, сеньорита? Капитан уехал, и Блю-Девиль во время его отсутствия полный хозяин в лагере; быть может, вам не представится более удобного случая с ним побеседовать.
— Но мне кажется…
— Вы колеблетесь?
— Нет, — воскликнула она с твердостью, — я не колеблюсь! Пусть он придет! Сходи за ним, Пелон.
— Это лишнее, сеньорита: он уже несколько минут ожидает в двух шагах отсюда; уполномочиваете ли вы меня просить его войти?
— Да, с Божьей помощью.
Пелон поклонился, открыл тайный проход и, приподнимая слегка холст, сказал:
— Войдите, сеньор Блю-Девиль.
Молодая девушка, нагнувшись вперед, с трепетом устремила тревожный взгляд на секретную дверь, перед которой стоял Пелон.
ГЛАВА XII. Где мистер Блю-Девиль вполне обрисовывается
Блю-Девиль появился; отверстие за ним закрылось.
Хотя лейтенант капитана Кильда ни в чем не изменял свой костюм, но в его твердой походке проглядывало столько благородства, выражение лица его, обыкновенно мрачное, дышало нежным состраданием. Эта перемена так поразила молодую девушку, что она вскрикнула от удивления. Она не узнавала в нем человека с угрюмыми и насмешливыми чертами лица, который до настоящей минуты внушал ей такое сильное отвращение. Он, казалось, переродился.
Сделав несколько шагов вперед, Блю-Девиль остановился перед койкой и почтительно поклонился молодой девушке, которая искала взглядом Пелона.
— Он стережет нас, — ответил лейтенант на немой вопрос.
— Правда, — сказала она, как будто говоря сама с собой, — ведь я пленница! — И, устремив на пришельца свой чистый и ясный взор, продолжала: — Да благословит вас Бог, неизвестный друг, вас, который один между этими жестокими людьми принимает участие в судьбе бедной сироты.
