Анатолий Королев - Искатель. 2014. Выпуск №8
Как и во всех других областях искусств и наук, Флорентина схватывала знания на лету, не испытывая больших сложностей в изучении контрапункта и гармонического анализа музыкальных произведений. Мистер Бальдр подробно и терпеливо разъяснял старомодальную гармонию эпохи Возрождения на примере канонов Жоскена Депре или мотетов Орландо ди Лассо, хотя последний и использовал в некоторых из них хроматический стиль. Но в настоящий восторг Флорентину приводили: «Итальянские мадригалы» Шютца, отличающиеся тонкостью контрапунктической техники в сочетании с поразительной самобытностью, и фуги Букстехуде со сложными полифоническими фактурами. Взволнованная каждым новым поворотом мелодии, внезапной сменой ритма или же неожиданной модуляцией, девушка все больше погружалась в бескрайние просторы музыкального познания, неутомимо изучая новые произведения и теоретические трактаты. Учителю оставалось только изумленно разводить руками и признать, что постоянно растущие знания Флорентины давно уже превзошли его собственные, а ему не остается ничего другого, как отправить девушку в самостоятельное плавание по бескрайнему океану музыки, оставив себе право на редкое музицирование в ее компании.
Когда утихли первые восторги, Флорентина с неудовольствием и беспокойством стала задумываться над звучанием ставшей давно родной фисгармонии. Нет никакого сомнения в том, что ее органный звук приносил девушке искреннее наслаждение и будоражил ее воображение равномерными протяжными нотами, извлекаемыми колебаниями металлических язычков, приводимых в движение воздушной струей, как и у других разновидностей гармоники. Но, возвращаясь мыслями в давнее утро в танцевальном классе мистера Бальдра, она не могла не заметить явное несоответствие этого звучания с проникновенными и ласкающими звуками того музыкального инструмента. Тогда музыка лилась плавным потоком, мягко обволакивая и успокаивая слух девушки. Было слышно нечто романтическое и легкое, словно дуновение нежного ветра. Звуки же фисгармонии настраивали на аскетизм и духовную воздержанность. Обнаруженная противоречивость не давала покоя девушке, и она была вынуждена снова заняться поисками неведомого ей.
За ежедневными заботами, непрестанными музыкальными изысканиями, завораживающими и всецело поглощающими внимание девушки, быстро и незаметно прошла зима. И тотчас же, сбросив сонное оцепенение, как и замерзшая за долгие месяцы природа, Флорентина заметно оживилась и повеселела. Ноймейстерские хоралы, восходящие к поэту-моралисту, и пассионы, которые она постоянно играла долгими январскими вечерами, настраивали ее на унылый лад, окрашивая и так серую обыденность в еще более мрачные и минорные тона. Не следует также забывать о слабом и хрупком физическом развитии девушки, на которое столь губительно действует суровая зимняя пора.
Между Флорентиной и природной сферой всегда была глубинная и тесная связь. Толком необъяснимая и странная, но оттого не менее плотная и крепкая. Властная сила грозной природы словно держала девушку на коротком прочном поводке, не давая сделать лишний шаг в сторону, подчиняя ее волю. Здесь чувствовалась постыдная зависимость и подавление чужой свободы. Подобные способности природного мира обезоруживали бедную девушку, зачастую лишали необходимой умственной концентрации внимания, заставляли ощущать себя безвольной марионеткой, ведомой высшими силами, невидимыми, а потому страшными. Но, несмотря на изрядную долю принуждения и скованности, такая зависимость была вполне естественна, поскольку находилась в безоговорочной гармонии с натурой Флорентины.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что в наступившие апрельские дни, наполненные непривычно пронизывающим светом и безмятежной радостью всего живого, тонкий абрис девушки часто встречался в ажурных беседках или на извилистых, усыпанных мелким гравием дорожках, вьющимися лентами уходящих в глубину пейзажного парка, где они терялись среди пышных кустарников стефанандры и спиреи, столь дивно цветущей белыми воздушными бутонами в начале лета. Но чаще всего Флорентина пропадала в своем самом любимом укромном уголке сада: на пологом берегу полузаросшего старого пруда, под раскидистыми ветвями исполинской ивы, погнувшейся в одну сторону под тяжестью собственного убранства, словно согнутая временем старушка, располагалась фигурная парковая скамейка. Именно на ней и любила сидеть девушка, поглощенная то созерцанием многообразия природного мира, то приходящими мыслями и идеями.
Тоскливое настроение и предчувствие роковой неизбежности, довлевшие над Флорентиной долгие месяцы, наконец развеялись, уступив место весеннему воодушевлению и радостному обновлению всего сущего. Жизнь заиграла яркими фиоритурами, быстрыми, стремительными и захватывающими. Ее не покидало ощущение, сходное со звучанием прерванного оборота из музыкальной гармонии, которую терпеливо и доходчиво объяснял девушке мистер Бальдр. Когда после сдержанного напряжения в доминантовой функции, которая настойчиво требует разрешения каждым застывшим в неистовом драматизме голосом, она неожиданно переходит не в житейско-мещанскую радость тоники, а поднимается басом на ступень выше, превращаясь в гармонию светлого и печального лиризма, гармонию шестой ступени, окрашенной некоторой меланхоличной грустью. Точно грозовые тучи, готовые излиться яростными потоками воды, внезапно разошлись, оставив после себя только намек на неудавшуюся бурю в просветлевшем небе. В этом созвучии мерцала скрытая надежда, потому оборот так импонировал Флорентине.
С приходом живительного тепла изменились и музыкальные предпочтения девушки. Ее неудержимо влекла волна романтического безумия, тревожных переживаний и девичьих грез. Она понимала всю легкомысленность и поверхностность этих чувств, но была не властна над ними и, если взглянуть правде в глаза, не хотела ничего менять. Истосковавшееся по теплу сердце отчаянно требовало ласки, словами или музыкой. Helas! Ей нечем было утолить проснувшуюся жажду: датировка всех нот, найденных в ее покоях, заканчивалась началом восемнадцатого века. Теперь же сдержанность и аскетичность не только фуг, токкат, пассакалий, но также опер и кантат не отвечали выросшим требованиям девушки. Ей требовалась психологическая тонкость в сочетании с порывистостью романтизма, высокая нравственность с оттенками страсти и даже духовного упадка. При всем желании она не могла определить точнее свои стремления. И однажды Флорентина нашла достойный ответ неизреченным мольбам и чаяниям.
После занятий естественными науками с мистером Броком девушка обычно имела в полном своем распоряжении два часа до ужина в кругу семьи и учителей, которые частично заменяли Флорентине заботливых и участливых дядюшек.
