Густав Эмар - Вождь Сожженных лесов
По знаку Павлета несколько охотников схватили мошенников и таким образом поставили их в невозможность пошевелиться.
Тогда Павлет приблизился к бандитам, сорвал с них парики и фальшивые бороды и, смочив губку, вытер их лица, чтобы стереть следы краски, употребляемой ими для изменения цвета лица.
Превращение было еще блистательнее первого.
Мнимый капитан Кильд оказался молодым человеком не более тридцати лет, с красивой, надменной и дерзкой физиономией, в которой между тем проглядывала самая утонченная хитрость.
Называвший себя Давидом Стилдером был человек дет пятидесяти с типичной испанской физиономией.
В одной из предшествующих глав мы описывали подробно лица их обоих, а потому ограничиваемся теперь только этими их общими чертами.
— Ну, finita la comedia! Я сознаюсь, что я Гарри Браун, — сказал капитан Кильд.
— Но ведь вы также и Корнелио Бустаментэ, проворовавшийся кассир?
— Какой дьявол доставляет вам все эти сведения? — воскликнул бандит с отчаянием.
Джон Естор, не отвечая ему, обратился к заседавшим в суде.
— Господа, — сказал он, — этот Корнелио Бустаментэ, называвший себя Гарри Брауном, капитаном Кильдом и многими другими именами, был присужден семью штатами, пять раз он присутствовал на суде, а два раза не явился. Тождество всех присвоенных им имен доказано теперь самым законным образом; правосудие должно сделать наконец свое дело. Вот вам доказательство всего мною сказанного, — добавил он, бросая на стол бумагу.
— Хорошо, — сказал спокойно бандит, — я погиб, но почтенный мой родственник, дон Мигуэль де Кастель-Леон, совершивший множество убийств, продавший мне свою племянницу, не задумавшийся убить своего отца и свою мать, — также должен быть наказан; если суд не обратит внимания на все мною перечисленные преступления и оправдает его, то это будет несправедливо.
Суд приговорил обоих бандитов к смерти с тем, чтобы приговор его над Корнелио Бустаментэ был исполнен мормонами.
Преступник громко протестовал против последнего приговора, заявляя, что он не заслуживает мучений, которым, по всей вероятности, подвергнут его мормоны, но охотники заставили его замолчать и передали мормонам, которые, подвергнув бандита страшным мучениям, повесили на одном из деревьев.
После захода солнца был также исполнен приговор над Мигуэлем Тадео де Кастель-Леон: он был повешен без предварительных мучений.
Глава XI. Бандит в опасности и торговец женщинами
На следующий день с восходом солнца исчезли все следы этой ужасной трагедии.
Погода была превосходная.
Валентин Гиллуа перед отъездом велел приготовить великолепный завтрак, на который пригласил вождей мормонов и Сожженных лесов.
Во время завтрака Ионафан Моберт передал Валентину письмо от Бриггама Юнга, в котором последний, выражая свою искреннюю благодарность Искателю следов за оказанные им услуги, приглашал его к себе в Дезере и сообщал Валентину, что он может беспрепятственно проходить со своими охотниками во всякое время по территории мормонов.
Джон Грифитс, со своей стороны, вручил Валентину письмо, в котором союзники Красной реки старались выразить ему глубокую признательность за помощь, оказанную Искателем следов их союзникам, Сожженным лесам.
Полчаса спустя мормоны и Сожженные леса разошлись по двум различным направлениям.
Отдав распоряжение сделать необходимые приготовления к отъезду, Валентин зашел в хижину, где находились: Курумилла, дон Грегорио Перальта, Октавио Варгас, Луис и Джон Естор.
— Попросите сюда, дитя мое, сестру вашу, — сказал он, обращаясь к своему названому сыну.
— Теперь, дорогой мой дон Грегорио, — продолжал он, когда молодой человек вышел, — я попрошу вас передать мне письмо моего дорогого брата Луиса де Пребуа-Крансе; мне кажется, что теперь наконец настала минута, когда я могу прочесть его.
Дон Грегорио молча передал письмо Искателю следов.
— Вам, без сомнения, известно содержание этого письма, — сказал Валентин, рассматривая печать, которая была неприкосновенна.
— Я вам говорил уж об этом, мой друг, в Новом Орлеане, — отвечал дон Грегорио и продолжал слегка дрожащим голосом: — Я только выполнил буквально последнее желание вашего брата…
— Я и не думаю в чем-нибудь упрекать вас, мой друг, — перебил его тихо Искатель следов. — Я знаю, какой тесной дружбой вы были связаны с Луисом и какое живое участие вы принимаете в его детях.
В эту минуту вошли дон Луис и его сестра.
Донна Розарио была бледная и взволнованная.
— Дорогие дети мои, — сказал Валентин, — ваши родители должны быть очень счастливы, если могут с высоты неба видеть нас в настоящую минуту, когда нам удалось, наконец, побороть все препятствия и оградить по возможности от опасностей ваше будущее. Но я считал бы свой долг невыполненным, если бы не позаботился о вашем будущем счастье. Вот письмо вашего отца; я не знаю еще его содержания, потому что хотел узнать его волю в вашем присутствии. Теперь же, когда мы все трое можем услышать его последнее желание, я приступлю к чтению этого письма.
— Я знаю волю отца моего, — отвечала донна Розарио дрожащим от волнения голосом, — дон Грегорио передал мне содержание этого письма, и я готова повиноваться вам, мой друг…
— Дорогая моя Розарио, — перебил ее Валентин, — ваш отец завещал мне вас, вы теперь моя дочь. Отчего же вы не хотите называть меня именем, которое вы еще недавно произносили с такою радостью?
— Мой… отец! — сказала молодая девушка с глазами полными слез.
— Да, ваш отец, дорогое дитя мое; мой брат завещал мне вас, и я свято выполню мой долг…
Говоря это, Валентин дрожащей рукой сломал печать, вынул письмо и приступил к чтению.
Содержание письма было следующее:
«Дорогой друг мой и брат Валентин.
Пишу тебе эти строки под впечатлением тяжелого предчувствия. Враги мои окружают меня все теснее и теснее своими сетями. Я чувствую, что мне угрожает большое несчастье. К сожалению, тебя здесь нет, чтобы защитить меня, — тебя, которому я обязан жизнью жены моей и счастьем, которым я наслаждался в течение двадцати пяти лет.
Со дня твоего отъезда за мной постоянно следят. Я знал, где ты находился, что ты делал, и это было для меня единственным утешением. Часто я намеревался отыскать тебя, чтобы обнять, но меня всегда удерживала боязнь растравить рану твоего сердца. Сегодня, ввиду грозящей мне опасности, я решился писать тебе; письмо это — мое духовное завещание. Когда ты его получишь, Розарио, моя дорогая Розарио и я, мы не будем уже существовать, и двое детей моих останутся сиротами, одними, слабыми, беззащитными, среди неумолимых врагов наших.
