Вячеслав Перекальский - Солнце в кармане
— А пусть и надуманное! — взвился в ответ Павел, — Более полу тысячи лет по надуманному живем, а может и много больше.
Пусть надуманное, пусть сказки, но если предки верили и с тем выжили и пережили, переломали многих "реальных", — так тому и быть. Вон, городской ты, а давно ли твои предки навоз с онучей отряхнули? Ветер твоя жизнь и слетит цивилизованность с первой тряской, и будете жрать друг друга как лютые звери. Да вы и сейчас жрете, только салфеткой кровавые зубы промокаете.
Ведь что ты снимал? Ложью все перевертел, состряпал приманку для грызунов, прельстил светлым будущим на основе новой энергии….зачем тебе это? Ведь, правда и так здесь, разгляди только — сделай усилие.
— Та-ак! Откуда тебе известно, о чём мы здесь и как снимали? Колись на раз, два!
— Ты с угрозами то потише, а то потравишь ты мне тут сорок местных неуместными выкриками — со смеху птицы передохнут! — сказал с усмешкой Павел, как бы невзначай крутанув в руке здоровенный тесак, — Это наш лес, и все здесь нам известно! И зря ты так распетушился. Будто подменили человека. А это все бесята в тебе, с чего-то голос подали.
— Ты что поп, что ли? Какие бесята?!
— Обыкновенные, для городских. Бесы тщеславия, высокомерия и неприятия. Говоришь — съёмку заканчиваете? Наверно почуяли они кучу бабла, услышали, как медные трубы начищают. И что теперь с этими отсталыми, местными, церемонится и политессничать? Дело сделано, — отвались, что к ногам прилипло.
— Что поделать: слаб человек. — Развел руками Егор и уселся на табурет рядом с разделочным столом. — Ты видно праведник. Вот — в пустыни живешь, и ничего к тебе не липнет. Наверно и птицы, завидя тебя, мимо серут. А мы слабы и оттого во лжи купаемся.
— Из века в век люди оправдывают свою слабость, свое непротивление, тем, что Зло всё равно, сильнее. Попробую в этом усомнится. Зло, это, как ты ненароком заметил, прежде всего, — ложь. Навет, пустые обещания, обманутые надежды, а апофеозом Лжи — Предательство и Провокация на созвучие — содействие, пусть на невольное, порой, Лжи.
И вот катится как волна, как заболевание — катится Ложь. От одного человека к другому. Сколько ртов задействовано, сколько душ запачкано! А стоит нескольким, а, порой, одному, — не возмутится даже, а просто промолчать, не повторить ложь — и волна затихла. Ложь погибла.
Или как в армии — из поколения в поколение, из призыва в призыв: в части N N старослужащие унижали молодняк. Но создался, возник вдруг коллектив, который тоже прошел через эти испытания и унижения, но решили ребята между собой, без приказу (и в этом тоже соль!)- " а не будем мы бить, не будем унижать!" И так поступили! И всё! Они остановили быдловскую волну: я унижен, — униженный унижу вас!
— Красиво излагаешь, Старовер.
— Не знаю ничего на счет старой веры, — и выпиваем мы, и оружье в руку взять не за грех. А кого, если не обходимо, если рвется сам на вилы, — так и пристукнуть, — отмолимся. А молитв у нас вон, сколько припасено: дров наколоть, травы накосить, ростки посадить, зверюшек вылечить…
Я наблюдаю за природой — за птицами, за зверьем, и ищу, нахожу аналоги, сравнивая. В китайском Дао и Дзене, в Японском Дзене и Синто. В Индии, в Европе, в Арабах. В элементах боевых искусств, гимнастики и медицине оздоровительной и омолаживающей. В правилах общежития, в добычи питания, в свойствах трав и прочего, живого… И сколько есть Творческого наслаждения в моей работе! И поначалу я так жалел, что это никто не знает, — я тоже любитель медных труб, — но понял. Всё тянуло на дурную наукообразность, а подобные моим работы в читанных мной публикациях так мелки и заумны — вывернуты антропоцентризмом! Потом понял, — после того как сам не смог внятно и интересно описать свои опыты.
Однажды я увидел, как синица свернула себе шею, ударившись о боковое стекло моего "УАЗика". Машина стояла, не двигалась, а птица решилась пролететь насквозь! Её желание было вдохновенно творческим, но она не знала о стекле и тем более о его составе и способах изготовления.
Так и мы относительно природы бьемся и сворачиваем себе шеи. Мы видим свет, мы чувствуем проём, туннель ведущий нас к новому знанию, новому бытию и новому смыслу. А преградой вдруг "стекло", которое мы не увидели и не почувствовали, а уже погибли.
Где-то в нас самих есть грань чувственности, или вернее бесчувственности, которую мы вроде бы должны давно преодолеть. Научившись смотреть на вещи не прямо, а чуть сбоку, ловя возможные отблески невидимых преград. А не получается!
Вот, вот, кажется, мелькнула! Вот, вот — поймешь, озаришься. И на тебе — новый смысл! Проход в параллельную вселенную, которая всегда здесь, всегда рядом с тобой, и движется в нем твое параллельное, твоё "Я"… Но все видения настолько кратки и рушатся разом, что не успеваешь ничего ухватить. Но остается удовлетворение — ты умеешь летать.
Я понял. Творческий акт самоценен сам по себе. Пусть ни кем даже не увиденный и не воспроизведенный. Он испаряется и наполняет собой некую ауру над Землей. Ауру, где мы все, живые и не живые может, сотворствуем Богу.
И не просим у Него прощенья.
Сотворствуем Богу, творим Бога, пусть часто и ломаем себе шею. Ведь не творящий сознательно Лжи человек только о чем и может просить прощения у Бога? Только за недостаточную разумность своих поступков. И не надо никакой славы. Она и так у меня есть — божья благодать!
Егор встал, деланно поклонился в пояс, и рёк:
— Оставайтесь, с вашей благодатью, господа "Праведники Фальшивые". Передавайте Ольге мою благодарность за приятно проведенное с ней время. Прощайте!
И повернувшись, пошел со двора, а возле Пихты не удержался — резко обернулся: и мелькнуло бородатое лицо Фальшивого деда в окне…
………………………..
Завершились съемки. Состоялись сборы. Егор беспрерывно крутил на ноутбуке куски видео материала. Беспрерывно складывал и раскладывал паззл фильма. Мальцев мотался среди группы. Контролировал процесс сборов, следил, чтоб местные работнички не уволокли кой чего. Сокровенное Изделие, упакованное в несколько "одёжек" лежало в наплечном кейсе. Оно было закрыто на комбинированный замок и не спускалось с плеча майора.
Егор поначалу был в недоумении на счет поведения Мальцева. Измотанного бдительностью до посерения кожи и воспаления слизистой. А на вопрос — чего ж он так боится? Тот ответил, что от Серафима Савельевича всего можно ожидать.
Очень тёмная, даже для специальных органов, личность. Есть сведения, которые считают то ли опечаткой, то ли совпадением. Но они, не проверенные говорят, что дед изменил свой официальный возраст. Что на самом деле ему сто сорок шесть, а может и больше. Что он с любой властью находил взаимопонимание. И не за красивые глаза. Он откупался: от кого просто деньгами, а кому и клад, будто бы старинный показывал. А кому, и пристукнуть, кого помогал, из неудобных.
