Борис Барышников - Искатель. 1985. Выпуск №6
Хозяин поднимается, так что я тоже встаю и жму вялую руку, протянутую мне.
— Не будет ли бестактно с моей стороны на прощание спросить, с кем имел честь разговаривать? — спрашиваю я, прежде чем уйти.
— А вы не знаете? — удивляется хозяин.
— Откуда же мне знать?
— Да в самом деле, — соглашается он. — Мое имя Мортон, а вот мой телефон…
Он подходит к письменному столу, берет визитную карточку и подает ее мне:
— Запомните. Не стоит носить с собой вещественные доказательства.
— Запомнил, — отвечаю, возвращая ему визитку.
Конец разговора. Впрочем, не совсем. Потому что, едва я взялся за ручку двери, как снова слышу за спиной голос Мортона:
— Какой у меня номер телефона, мистер Питер?
Называю.
— У вас хорошая память. В таком случае вы, вероятно, вспомните, что вы делали в прошлую пятницу вечером…
— В пятницу вечером? — повторяю я, делая вид, что стараюсь вспомнить. — В пятницу вечером я был там, где меня сегодня взяли ваши люди.
— Один или в компании? — продолжает любопытствовать хозяин.
— В компании с дамой.
— Ну, раз с дамой, не будем нарушать законов джентльменства. И вы были с этой дамой всю ночь?
— Нет. В десять часов я проводил ее в бар «Ева».
— А потом?
— Вернулся в гостиницу.
— Никуда не заходили?
— Нет.
— И вас никто не видел?
— Почему? Меня видела содержательница отеля мисс Дорис.
— В сущности, эти подробности не имеют значения, — говорит Мортон, дружеским жестом давая мне понять, что я свободен.
Наконец я выхожу, говоря себе, что надо немедленно предупредить Дорис. Только бы кто другой меня не опередил.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Пружина действия фильма раскручивается в замедленном темпе, словно сценарист не знает точно, что сказать и вообще нужно ли что-нибудь говорить, а режиссер предоставил свободу оператору манипулировать камерой как ему вздумается. И лишь в последние четверть часа, когда лента уже на исходе, сюжет так закручивается, авторы торопятся показать столько событий, что у зрителя голова идет кругом. Я имею в виду себя. За других говорить не могу.
Идея фильма сводится к тому, чтобы показать будни инспектора криминальной полиции из Сан-Франциско, который вовсю старается исполнить свою благородную миссию. Но ему это не удается, поскольку с одной стороны на него давит преступный мир, а с другой мешают продажные безвольные шефы. Банальная история со множеством смертей, обильно политая кровью. Поэтому ничего удивительного, что, выходя после окончания фильма на улицу, Линда произносит:
— Кругом зверства и насилие, некуда от них деться!..
Она раскрывает зонтик, ибо, как всегда в последнее время, идет дождь. После чего мы пускаемся в путь. Разумеется, в направлении Сохо.
— Кругом зверства и насилие, некуда от них деться, — повторяет Линда, скорее размышляя вслух, чем подбрасывая мне тему для разговора.
— Что вы хотите — человечество цивилизуется. А цивилизация требует жертв. Цивилизованные люди вынуждены наказывать нецивилизованных, А нецивилизованные от зависти стреляют в цивилизованных.
— А к какому вы себя причисляете, Питер?
— Не имею понятия. Вероятно, к клиентам Марка. Может, я не первый в очереди, но это не меняет положения.
— Не понимаю, как вы можете шутить над подобными вещами, — вздрагивает моя спутница и невольно прижимается ко мне.
— А чем же еще шутить? Человек, сам того не желая, шутит над тем, что его окружает, а, как вы сами верно заметили, нас окружают зверства и насилие.
— Боюсь, вы даже не отдаете себе отчета, насколько вы правы, — произносит она тоном, который заставляет меня насторожиться.
— В каком смысле?
Но вместо ответа она предлагает:
— Пойдемте куда-нибудь погреться. Я бы с удовольствием выпила горячего чая.
Заходим в кондитерскую, что по пути к бару «Ева», и находим там уединенное местечко. Заказываю чай для Линды, кофе — для себя и, лишь когда напитки уже поданы нам, понимаю свою ошибку, поскольку чай и кофе почти одинаковы по крепости и даже по цвету.
— В последнее время у вас какой-то подавленный вид, — замечаю я, отпивая глоток подозрительной жидкости.
— Неужели это заметно?
— Боюсь, что да.
— Ах, Питер, я в безвыходном положении, — вздыхает дама. И чтобы я не ломал себе голову, объясняет: — У меня был разговор с Дрейком. Очень долгий и очень неприятный разговор.
— На какую тему?
— Тем было две. Первая состояла из угроз, вторая — из обещаний.
— Это понятно. Ну а все же, о чем шла речь?
— Прежде всего он обвинил меня, что я нарушила его распоряжения. Поскольку стала не вашей надзирательницей, а вашей любовницей. И даже не потрудилась предоставить ему хотя бы одну-единственную интересную информацию о вас.
— Надеюсь, это соответствует истине?
— Однако он использовал это обстоятельство как повод припугнуть меня тем самым Марком, к которому, по вашим словам, в очереди стоите и вы. «Я, — говорит, — милочка, наказываю за предательство только одним способом. Может, из-за недостатка воображения я до сих пор не выдумал другой. Я не буду вас истязать, не бойтесь. Просто убью». А когда я спросила, в чем он видит мое предательство, разве вы не его человек, он ответил: «Насколько Питер мой человек и насколько — нет, это вы и должны были мне сказать. Во всяком случае, если у меня есть основания сомневаться, что Питер — мой человек, то я совершенно не сомневаюсь, что вы человек Питера».
Она умолкает, машинально делает глоток и замечает:
— В сущности, это была только увертюра… Он предложил мне занять место своей интимной подруги. И не постеснялся подчеркнуть, что это, может, единственный шанс избежав наказания.
— А вы, естественно, пытались объяснить ему, что любите меня…
— Да… что-то в этом роде…
— На что Дрейк вам ответил: «Ну и любите на здоровье, кто вам мешает. Мне не нужно вашей любви, мне нужно, чтобы вы спали в моей постели».
— Можно подумать, что вы подслушали наш разговор, — бросает Линда.
— Зачем мне подслушивать? Этот человек сидит у меня в печенках. Разбудите меня среди ночи и спросите: «Что сказал бы Дрейк по поводу того-то и того-то»… Едва ли ошибусь.
— Питер, он всех нас держит в руках. Он впился в нас, он нас душит, как этот отвратительный лондонский туман. С той лишь разницей, что туман в Лондоне гораздо менее опасен…
Мисс Грей тянется к пачке сигарет.
— И чем окончилась беседа? — спрашиваю я, щелкнув зажигалкой.
— Я объяснила ему, что мне надо подумать. И он проявил великодушие, дав мне маленькую отсрочку.
