Поль д'Ивуа - Невидимый враг
Голос Оллсмайна звучал такой сердечностью, какой Джеймсу ни разу еще не приходилось в нем замечать.
В глазах секретаря сверкнула молния.
— Как? Он действительно умер? — спросил он.
— Я сам видел его тело. Он увидел, что его партия проиграна, и освежился синильной кислотой, и боятся же эти негодяи виселицы! Ну, наконец-то мы от него отделались! Кстати, причина смерти вполне ясна, поэтому вскрытия не нужно. Так вы, пожалуйста, сходите в медицинскую академию и передайте господам дежурным врачам, что им нечего беспокоиться. А до вечера завтра мы его похороним. Да, пошлите нарочного в тюрьму, чтобы директор сделал все распоряжения на завтра. Ну, кажется, все.
Джеймс поклонился и вышел, прежде всего, он отправился в бюро и послал одного из чиновников в тюрьму, а затем сам прошел в медицинскую академию. Он шел быстро. На его лице отражалось такое удовольствие, что его остановил по дороге знакомый репортер:
— Что это вы рассиялись, господин Пак? Нет ли чего нового для газеты?
— Как же! Есть и очень важное!
— Что? Что такое?
— Трагическая смерть корсара Триплекса. Он умер сегодня утром. Но мне некогда. Если хотите, обратитесь за подробностями к администрации тюрьмы Макари.
— Благодарю вас. Бегу, бегу!
Джеймс посмотрел ему вслед и пошел дальше. В медицинской академии дежурный врач, которому он передал распоряжение начальника, выразил сначала сожаление, что анатомический театр лишится трупа, но потом прибавил, что синильная кислота изменяет ткани до неузнаваемости, а потому и жалеть особенно нечего.
Исполнив это поручение, Джеймс не пошел прямо домой, а отправился в торговый порт. Там он сначала прогуливался по набережной, вглядываясь в матросов и носильщиков, как будто кого-то искал. И вдруг его взгляд упал на трех матросов, ловивших рыбу сетью. Он подошел к ним и остановился в двух шагах от них. Те не обратили на него ни малейшего внимания. Джеймс огляделся по сторонам и, увидев, что на них никто не смотрит, тихо проговорил:
— Завтра вечером десять человек к Сентенниалю, дитя там.
— Хорошо, — ответил один из матросов, не оставляя сети.
А вечером розничная продажа газет достигла огромных размеров. На всех крупнейшими буквами красовалось заглавие:
«СЕНСАЦИОННОЕ САМОУБИЙСТВО! ОТРАВЛЕНИЕ КОРСАРА ТРИПЛЕКСА!»
Публика хватала газеты и прямо на ходу знакомилась с обстоятельствами дела. Казалось, всем Сиднеем овладела мания чтения.
Согласно инструкции Джеймса, Арман вернулся в отель, рассказал своим спутницам о своей встрече с Джеймсом и больше не выходил из дому. Вечером он сидел в общей зале с Лотией и Оретт и для развлечения играл в шашки то с той, то с другой. Вдруг он услышал крики газетчиков и, внезапно побледнев, он посмотрел на египтянку. Она тоже услышала и замерла от ужаса.
— Пойдите в свою комнату, Лотия, — проговорил Арман.
— Нет. Я хочу газету.
И, не обращая внимания на протесты Лавареда, она встала, как автомат спустилась по лестнице и вышла на улицу. Арман шел за нею, не смея ее удерживать. Оглядевшись вокруг, Лотия увидела газетчика и подозвала его. Не говоря ни слова, она взяла газету, расплатилась и снова молча поднялась по лестнице, прошла к себе, нажала пуговку электрической лампы и, развернув листок, пробежала роковую статью.
— Умер! — со стоном вырвалось у нее.
И, как пораженная громом, она упала на руки Оретт. Арман подхватил девушку, усадил ее в кресло, дрожащими руками налил в стакан воды и плеснул ей в лицо. Лотия открыла глаза и безумным взглядом огляделась вокруг.
— Умер! Умер! Все кончено!
Арман и Оретт молчали. Что они могли сказать в утешение?
— Умер! Умер! — повторяла Лотия. Ужасное слово казалось каким-то стоном нравственной агонии. Вдруг в дверь постучали и на пороге появился Джеймс Пак.
— Опоздал-таки! — проговорил он. Лотия как будто овладела собой. Она впилась в Джеймса глазами, как бы ожидая от него спасения.
— Простите, я так торопился, но меня задержали, верьте мне, мисс Лотия, ваш жених должен воскреснуть. Разве может убить себя счастливец, у которого ваша любовь? И не спрашивайте объяснений. Я вам не отвечу, но завтра к вам придет человек и скажет: «Меня послал Джеймс Пак», следуйте за ним и вы убедитесь, что…
— Что!.. — жадно переспросила египтянка.
— Что, несмотря ни на что, несмотря на газетные статьи, несмотря на то, что он сейчас лежит холодный и неподвижный, что завтра его будут хоронить, Робер Лаваред ошибочно принятый за корсара Триплекса, клянусь вам честью, будет совершенно здоров.
— Но это самоубийство? Эта смерть?
— Это — тайна того, кто всю свою жизнь посвятил исправлению зла, совершенного другими. Не настаивайте, больше я вам ничего не скажу. Могу вам только повторить: покойный Робер здоров.
И, поцеловав руку Лотии, Джеймс подошел к двери. Здесь он остановился и приложил палец к губам.
— Но никому ни слова, — проговорил он, — завтра все объяснится.
И Джеймс вышел, оставив своих собеседников успокоенными, но совершенно сбитыми с толку.
Глава 16. Видение в городе мертвых
Спустя сутки после описанных событий в доме сторожа Килд-Таунского кладбища шел пир горой. Сторож пропивал с друзьями неожиданно полученную награду. Дело происходило так. Перед вечером к кладбищу приблизилась похоронная профессия. Хоронили того, кто при жизни был корсаром Триплексом в глазах полиции и Робером Лаваредом в своих собственных глазах.
За печальной колесницей шла тюремная стража, полиция и, наконец, шествие замыкал сам начальник полиции сэр Тоби Оллсмайн, которого сопровождал его секретарь Джеймс Пак. Гроб быстро опустили в заранее вырытую могилу и принялись наскоро набрасывать лопатами землю, как это обыкновенно бывает на арестантских похоронах. Когда гроб засыпали, все разошлись, оставив могильщиков. Но перед уходом сияющий и торжествующий Оллсмайн захотел брызнуть хоть на кого-нибудь капелькой своего счастья и, вынув из кармана монету в две гинеи, подал ее сторожу.
Джеймс Пак, не желая отставать от своего начальника, добавил столько же.
Четыре гинеи! Не каждый день случается заработать такую сумму!
И достойнейший Иеремия Томи Лукер решил отпраздновать веселым ужином прибыльные похороны. Тотчас же его супруга, белокурая мечтательница, одаренная романическим сердцем, что, однако, не мешало ей обладать в то же время и прекрасным желудком, принялась готовить ужин, а сторож пошел пригласить кое-кого из приятелей, и, между прочим, главного садовника и торговца памятниками.
