Ольга Ларионова - Искатель. 1966. Выпуск №2
— Мой сын ты, мой сын отныне и навеки!
Чарли вскочил, будто испуганный заяц, и ринулся в кусты, метя домой.
Но старуха юркнула следом быстро, как полосатая ящерица, и перехватила его. Тогда он заперся в ее лачуге и не хотел выходить, сколько она ни барабанила в дверь или окно своим янтарным кулаком, сколько ни ворожила над огнем и ни твердила, что теперь он ее сын, больше ничей — и делу конец.
— Чарли, ты здесь? — спросила она, пронизывая доски ясными скользкими глазками.
— Здесь, здесь, где же еще? — ответил он, наконец, усталым-усталым голосом.
Еще немного, еще чуть-чуть — и он свалится сюда, на приступку. Старуха подергала ручку. Ну! Уж не перестаралась ли она — швырнула в скважину лишнюю щепоть, и замок заело. «Всегда-то я, как ворожу, либо лишку дам, либо не дотяну, — сердито подумала она, — никогда в самый раз не угадаю, черт бы его побрал!»
— Чарли, мне бы только было с кем поболтать вечерами, вместе у костра руки греть. Чтобы было кому утром хворосту принести, отгонять блуждающие огоньки, что подкрадываются в вечерней мгле! Не бойсь, сынок, никакой тут каверзы нет, но ведь невмоготу одной-то. — Она почмокала губами. — Чарли, слышь, выходи, я тебя такому научу!
— Чему хоть? — недоверчиво спросил он.
— Научу, как дешево покупать и дорого продавать. Слови ласку, отрежь ей голову и сунь в задний карман, пока не остыла! И все!
— А! — презрительно ответил Чарли.
Она заторопилась.
— Я тебя средству от пули научу. Коли в тебя кто стрельнет из ружья, а тебе хоть что.
Чарли молчал. Тогда она свистящим прерывистым шепотом открыла ему тайну:
— В пятницу, в полнолуние накопай мышиного корня, свяжи пучок и носи на шее в мешочке белого шелка.
— Ты рехнулась, — сказал Чарли.
— Я научу тебя заговаривать кровь, пригвождать к месту зверя, делать слепых коней зрячими — всему научу! Научу, как лечить корову, если она дурной травы объелась, как выгнать беса из козы. Хочешь, покажу, как делаться невидимкой!
— О! — воскликнул Чарли.
Сердце Старухи заколотилось, словно барабан солдата Армии спасения.
Ручка двери повернулась, нажатая изнутри.
— Ты разыгрываешь меня, — сказал Чарли.
— Что ты, нет! — заверила Старуха. — Слышь, Чарли, я так сделаю, ты будешь словно окно, сквозь тебя все будет видно. То-то ахнешь, сынок!
— Совсем невидимым?
— Совсем, совсем!
— А ты не схватишь меня, как я выйду?
— Я тебя пальцем не трону, сынок.
— Тогда, — нерешительно сказал он, — ладно.
Дверь отворилась. На пороге стоял Чарли, босой, понурый, голова опущена на грудь.
— Ну, делай меня невидимым.
— Сперва надо поймать летучую мышь, — ответила Старуха. — Давай ищи!
Она дала ему немного сушеного мяса заморить червячка, потом стала смотреть, как он карабкается на дерево. Выше, выше… Как хорошо на душе оттого, что он там карабкается, как славно, что он здесь, рядом, после многих лет одиночества, когда некому даже «доброе утро» сказать, кроме птичьего помета да серебристого улиткина следа…
Вот с дерева падает летучая мышь со сломанным крылом, Старуха схватила ее — теплую, трепещущую, свистящую сквозь фарфорово-белые зубы, а Чарли уже лез вниз, перехватывая руками, ликующе гикая.
* * *В ту же ночь, в час, когда луна принялась обкусывать пряные сосновые шишки, Старуха извлекла из складок своего просторного синего платья длинную серебряную иголку. Твердя про себя: «Хоть бы сбылось, хоть бы сбылось», — она тщательно прицелилась в мертвую летучую мышь, крепко-крепко сжимая холодную иглу.
Она уже давно привыкла к тому, что, несмотря на все ее потуги, всяческие соли и серные пары, ворожба не удается. Но как расстаться с мечтой, что в один прекрасный день начнутся чудеса, фейерверк чудес, алые цветы и серебряные звезды в доказательство того, что господь простил ее розовое тело и розовые грезы, ее пылкое тело и пылкие мысли в пору девичества. Увы, до сих пор бог не явил ей никакого знамения, не сказал ни слова, но об этом, кроме Старухи, никто не знал.
— Готов? — спросила она Чарли, который сел, съежившись, сложив ноги накрест — тонкие икры оплетены длинными, с гусиной кожей руками, рот широко открыт, зубы блестят…
— Готов, — с содроганием прошептал он.
— Раз! — Она глубоко вонзила иглу в правый глаз мыши…
Так!
— О! — крикнул Чарли, пряча лицо в руках.
— Теперь я заворачиваю ее в полосатую тряпицу — вот так, а теперь клади ее в карман и носи там вместе с тряпицей. Ну!
Он сунул в карман амулет.
— Чарли! — испуганно вскричала она. — Чарли, где ты? Я тебя не вижу, сынок!
— Здесь! — Он подпрыгнул так, что свет красными бликами заметался по его телу. — Здесь я, Бабка!
Он лихорадочно разглядывал свои руки, ноги, грудь, пальцы.
— Я здесь!
У нее были такие глаза, словно она смотрела на полчища светлячков, снующих взад-вперед в пьянящем ночном воздухе.
— Чарли! Надо же, так быстро пропал! Точно колибри! Чарли, вернись, вернись ко мне!
— Да ведь я здесь! — всхлипнул он.
— Где?
— Возле костра, возле костра! И… и я себя вижу. Вовсе я не невидимый!
Старуха качала своими тощими бедрами.
— Конечно, ты видишь себя! Все невидимки видят себя. А то как бы они ели, гуляли, ходили куда-нибудь? Тронь меня, Чарли. Тронь, чтобы я знала, где ты.
Он нерешительно протянул к ней руку.
Она нарочно вздрогнула, точно испугалась, когда он коснулся ее.
— Ой!
— Нет, ты и впрямь не видишь меня? — спросил он. Правда?
— Ничего не вижу, хоть бы один волосок!
Она отыскала взглядом дерево и уставилась на него блестящими глазами, остерегаясь глядеть на мальчика.
— А ведь получилось, и как получилось! — Она восхищенно вздохнула. — Ух ты! Никогда еще я так быстро не делала невидимок! Чарли, Чарли, как ты себя чувствуешь?
— Точно вода в ручье, когда ее взбаламутишь.
— Ничего, муть осядет.
Погодя она добавила:
— Что же ты, Чарли, будешь делать теперь, когда стал невидимым?
Она буквально видела, как в его голове проносится тысяча мыслей. Приключения, рождаясь, плясали чертиками в его глазах, и широко раскрытый рот отчетливо говорил, что значит быть мальчишкой, который воображает себя подобным горному ветерку. Он заговорил, грезя наяву:
— Я стану бегать по пшенице, по полям, буду лазать на снежные горы, красть у фермеров белых кур. Буду щипать красивых девчонок, как уснут, дергать их за подвязки в классе.
