Борис Силаев - Обязан жить. Волчья яма
Поручик шел по вызову к полковнику, теряясь в догадках. Отношения с Пясецким все более обострялись, и Фиолетов никак не мог найти тому причину. Они явно не подходили друг другу ни характерами, ни образом жизни.
В последнее время полковник даже домой не ходил, ночевал здесь же, в маленькой комнате возле своего кабинета. Старый солдат, верный денщик еще с войны четырнадцатого года, поставил там походную кровать и умывальник. Пясецкий теперь не спускался в подвал. Он постарел. Контрразведка терпела неудачи — провалы агентов, разложение в тылу и поражения на фронтах ожесточили дух старика и ослабили его тело, но не сломили преданности присяге и ненависти к врагу. Теперь он был беспощаден ко всем, кто мешал ему выполнять присягу. Полковник страдал бессонницей. На ночь он читал толстые истории России из серии «Русская быль» или сочинения Валишевского с длинными названиями, вроде: «Дочь Петра. Императрица Елизавета. Полный перевод с французского А. Гретман. Снабженный подлинными письмами и дополнениями из архивных документов.» В глухой тишине гостиницы полковник шуршал страницами и желчь заливала его сердце, он чувствовал, как к голове приступала черная кровь, — книги писали о бесконечных бунтах черни, никчемности извращенных царей и вечной неблагодарности холопов.
А Фиолетов жил несложно, ценя удовольствия и комфорт. Он знал, что по своей натуре легкомыслен и жесток. Эти две черты уживались в его характере, не противореча одна другой. Он мог за вечер прокутить месячный оклад с незнакомыми офицерами. Ничего поручику не стоило ввязаться в пьяную драку, а потом с тоской ожидать — дойдет ли до начальства слух о неблаговидном поведении офицера контрразведки? Но всегда, пил ли он в самых подозрительных ресторанах, волочился ли за сомнительными женщинами или участвовал в дебоше, Фиолетов делал это с каким-то только, пожалуй, ему присущим беззлобным весельем, шутя и играючи. Друзья любили его за простоту, начальство все прощало изящному шалопаю, сердцееду и красавцу, вспоминая свои шалости в годы молодые и невозвратные. Поручик покорял всех белозубой улыбкой, блеском черных итальянских глаз, всегда оживленным выражением смуглого лица и неназойливой болтовней о веселом и приятном в этой жестокой и паскудной жизни.
— Но мало кто мог представить, что этот блестящий и несерьезный офицер, забияка, часами сидит в подвале, обросший щетиной, в расстегнутом кителе, беспрерывно куря, и молча кивает солдатам, взглядом показывая то на раскаленный прут, то на клещи или набор игл. Любимым его орудием был кнут, и часто, оставшись в одной исподней рубашке, он брал в руки бог весть где найденный старинный кнут тюремного палача и с силой взмахивал им над головой, со свистом рассекая воздух, От его резких ударов распятое на стене голое тело выгибалось дугой, рвалось на крючьях и вдруг, словно сломанное, опадало, повиснув белым мешком. Когда он бил кнутом, даже помощники-солдаты отворачивались или уходили в свой угол.
Об этой двойственности характера, которая, между прочим, не волновала самого Фиолетова, мало кто знал. Больше всего осведомлен о поручике был полковник. И он презирал его за порой бессмысленную жестокость и легкомыслие, недостойное воспитанного человека.
Поручик поднимался по мраморной лестнице, придерживая на боку клинок и мягко взлетая над ступенями. Чуть слышно, но приятно звякали шпоры и скрипела необмятая кожа сапог, кобуры и ремней портупеи. Фиолетов думал о взаимоотношениях с полковником, о неодинаковости их характеров и невозможности совместной работы до тех пор, пока он, поручик, не найдет пути сближения с этим заматеревшим в работе и ненависти стариком.
В коридоре одна из дверей приоткрылась, и женский голос позвал:
— Господин поручик, пожалуйста, зайдите на секунду.
— С удовольствием, Мария Семеновна! — воскликнул Фиолетов.
Он вошел в канцелярию, и его встретила смущенной улыбкой невысокая женщина в шелковом платье. Копна прекрасных волос башней возвышалась на ее голове. Волнуясь, женщина все время сжимала пальцы.
— Целую ручку! — весело продолжал поручик, с любовью разглядывая миловидное лицо женщины с нахмуренными от растерянности бровями. — Я так рад каждой встрече с вами. Вы для меня…
— Простите, — перебила его она, — вы направляетесь к полковнику?
— Совершенно верно. Я надеюсь…
— Я не хочу, чтобы у вас были неприятности, — тихо сказала женщина. — Вы поймите… Идет страшная война. И на этом фоне всякие раздоры… Это все неприятно. Я вас уважаю… Мы так давно знаем друг друга и работаем вместе…
— В чем дело, Мария Семеновна? — засмеялся поручик. — Что слышат мои уши? Вы беспокоитесь обо мне? Сжалился бог!
— Перестаньте, — покраснела по уши Мария Семеновна. — Вы просто малый непослушный ребенок. Ну что вы еще натворили?
— Ума не приложу, — пожал плечами Фиолетов. — Яко ангел на небеси… Денег нет. А в чем, собственно, дело?
— Из штаба самого главнокомандующего получен запрос, — Мария Семеновна понизила голос. — Интересуются вами… Просят служебную характеристику и все остальное… Личные знакомства и образ жизни.
— Зачем им это? — встревожился поручик. — Голубушка, Мария Семеновна, не скрывайте ни слова! Умоляю!
— Подумайте сами, — сердито ответила женщина, — всегда вы во что-нибудь попадаете…
— Как перед крестом…
— Ах полноте! Вечно у вас в голове женщины и кутежи…
Фиолетов посерьезнел:
— Я прошу вас, Мария Семеновна, во имя нашей дружбы…
— Были какие-то странные звонки, — прошептала женщина. — И были подметные письма… Все о каких-то ваших аферах и связи со спекулянтами. Я не верю ни единому слову, но господин полковник… Ваши с ним взаимоотношения…
— И только-то? — заулыбался Фиолетов и осторожно поднес ее руку к губам. — Благодарю. Сам факт вашего обо мне беспокойства… Я тронут до глубины души.
— Ну до чего же легкомысленны! — воскликнула Мария Семеновна. — Ведь запрос уже пришел! Из штаба самого главнокомандующего! Вы понимаете?
— Спасибо за ласку и жалость, — поручик у двери оглянулся и тихонько покачал головой. — Нет, сколько негодяев на свете…
Он вышел в коридор и замедлил шаги. Было тревожно. Мария Семеновна почти всегда одна из первых узнавала штабные новости. Фиолетову нравилась эта спокойная и добрая женщина, жена его бывшего товарища, который отпросился на передовую, не вынеся работы в контрразведке.
Поручик постучал в дверь и, пройдя по длинному ковру, остановился перед столом полковника.
— Садитесь, — сказал Пясецкий и подвинул раскрытую коробку папирос. — Курите, пожалуйста… Я вас вызвал по вопросу, который не имеет непосредственного отношения к служебным делам. Однако… кто определит грань, отделяющую службу от личной жизни, если мы имеем дело с офицером контрразведки?
