Валерий Барабашов - Белый клинок
Вещи Клейменовых признали и другие соседи, не один Тимоша. С Рыкаловым сделалось дурно, он рухнул перед Тимошей на колени, хватал его за рубашонку:
— Да мы ж с батькой твоим дружили, Тимошка! Как же ты напраслину на меня наговариваешь?!
— Уведи его, Федор, — приказал Наумович Макарчуку, и тот кивком головы велел Рыкалову следовать за собой.
— Садись, Тимофей, — как взрослому сказал Наумович. — Поговорить надо.
Тимоша сел на краешек сломанного, качающегося табурета, думая о том, что надо бы потом починить его… Да и вообще, дел теперь хватит у него дома…
— В детдом тебе надо ехать, Тимофей, — вздохнул Наумович. — Мы таких, как ты, сирот направляем в детские дома. Не один ты такой, к сожалению.
— Никуда я не поеду! — вскинулся Тимоша. — Оставьте меня тут, дядько чека!
— Тебе всего тринадцать лет. — Наумович покачал головой. — Ну что — воровать, побираться пойдешь?
— Дома буду. — Тимоша упрямо склонил голову.
— Есть дома нечего, я же знаю. И потом — ребенок, один… Ты подумай, Тимофей. Мне, взрослому, и то…
— Я когда бояться буду, то к тетке Наталье попрошусь ночевать. Или к Ваське Жиглову. У него ведь брата Ваню убили.
— Знаю, знаю. — Наумович поднялся. Положил руку на плечо Тимоше, вздохнул. — Ну ладно, давай так договоримся. Неделю-другую поживи, а потом мы снова приедем. Или, может, я одного Макарчука пришлю. Договорились?
Тимоша кивнул, несмело пожал протянутую ему руку, пошел провожать Наумовича. Конный отряд уже стоял наготове у ворот, в бричке сидели с хмурыми лицами Рыкалов и Фома Гридин. Вокруг стояли меловатцы.
Наумович вскочил на коня.
— Ну, всего доброго! — помахал он рукой, еще раз улыбнулся Тимоше.
— Отпусти-и!.. Пощади невинную душу-у! — завопил вдруг на всю улицу Рыкалов, рванулся было с брички, но его усадили, и отряд тронулся в путь…
Было холодно, мела поземка, ледяной ветер жег лица, но никто из меловатцев не ушел с улицы до тех пор, пока не скрылись за дальним леском покачивающиеся фигуры конных.
— Дозорные, по местам! — подал команду командир отряда самообороны Скопцов. — Ты, Митроха, на тот конец, — он показал рукой, — а ты, Михаил, вон туда, за амбаром схоронись. Там всю дорогу от Лосева хорошо видать.
— С мельницы бы еще лучше, Митрич…
— На мельницу мы пацанят попросим… Ну, кто нынче, хлопцы?
Тимоша шагнул вперед.
— Нас с Васькой Жигловым пустите, дядько Петро. Мы ее летом всю облазили.
— Ну ладно, вы так вы, — согласился Скопцов, маленький, как нахохлившийся воробушек мужичок, и отчего-то быстро, с покривившимся лицом отвернулся..
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Шматко понимал, что его «банде» пора действовать более активно. Отряд насчитывал теперь тридцать человек, в Журавке они были как бельмо на глазу, хоть и отправлялись время от времени в «набеги», «громили» большевиков. Прошлый раз на виду у слобожан «батько Ворон» схватился с какими-то чекистами, затеял с ними перестрелку, отогнал от Журавки. Чекистов, правда, было немного, человек десять конных. Ворон погнался за ними, но у тех кони были добрые, не догнали. Возбужденная погоней, «банда» носилась по Журавке, кто-то из рьяных пальнул из обреза, подстрелил курицу — она с суматошным криком бросилась вдруг через улицу, наперерез конным.
Шматко вызвал потом Петра Дибцова (он стрелял), напустился на него: и так, мол, шума много, можно было и не переводить куру. Дибцов, румянощекий увалень, милиционер из Богучара, виновато хлопал голубыми, по-детски наивными глазами. Сказал, что хотел как лучше, так им и верить не будут, а за курицу он может хозяйке и заплатить. Шматко поднял Дибцова на смех — тоже конспиратор нашелся! Ты еще признайся кому-нибудь, что немногочисленный чекистский отряд был специально подослан Наумовичем, и те и другие палили поверх голов, в воздух, и что Ворон гнался за чекистами в полсилы…
Дибцов молчал, виновато сопел и стоял по стойке «смирно». Разговор шел в хате Шматко, теперь это был штаб «батьки Ворона»; присутствовали немногие — заместитель Шматко Прокофий Дегтярев и комиссар Тележный. Тележный появился в отряде с первых же дней, это они с Дибцовым клали здесь, в хате Шматко, печь; приехал он из Павловска, через него шла связь с Наумовичем — на нескольких хуторах были у них свои люди. Тележный, сидя на лавке у стены, внимательно слушал разговор командира с провинившимся бойцом, согласно кивал склоненной стриженной головой. Он тоже не одобрял поведения Дибцова, сказал об этом:
— А в старуху какую-нибудь бы попал, Петро! Греха потом не оберешься.
— Виноват! — тянулся Дибцов. — Попужать хотелося, товарищи командиры. Думал, на пользу.
— Ладно, иди, — махнул рукой Шматко.
— Журавцы и так уже на улицах не показываются, — усмехнулся Дегтярев; пригнув голову, он что-то высматривал за окном. — По слободе идешь, так от окошек и отскакивают… М-да…
Прокофий поднялся, подошел к двери, неплотно прикрытой Дибцовым, потянул за ручку. Вернулся потом к столу, поднял на Шматко глаза.
— Может, самим нам объявиться, Иван? — спросил он, и курносое его, в крупных веснушках лицо застыло в напряженном ожидании.
Шматко покачал головой.
— Нет, — решительно сказал он. — Надо ждать. Приказ.
— На рожон полезем, заподозрят, — поддержал Шматко Тележный. Молодое его безусое лицо было спокойно. Лампа, стоявшая на столе, освещала и занятые делом руки: Тележный чистил наган. Огонь в лампе запрыгал, заплясали тени на стенах, и Тележный, отложив наган, снял закоптившееся стекло, пальцами схватил с огня какой-то нарост, и оранжевый язычок взметнулся вверх, стал прозрачнее, чище.
— Ну вот, давно бы так, — одобрил Шматко. Положив руки на стол, он какое-то время задумчиво смотрел на огонь, на то, как Тележный собрал вычищенный уже наган, сунул его в кобуру.
— Пора бы кому-то уже появиться, пора, — рассуждал Шматко. — Времени прошло достаточно, в штабе Колесникова о нас знают, убежден. Яшка Скиба не зря в Калитву ездил.
— Для верности надо было проследить за ним, — сказал Дегтярев. — Наверняка бы знали; а так, может, он в лавку ездил.
— Проследили бы и наследили, — тут же возразил Тележный.
— Ждать будем, ждать, — повторил Шматко. — Приказ!
* * *Ехать в Журавку — поглядеть «шо там за батько такой объявився, Ворон», вызвался Митрофан Безручко. Яшка Скиба, тайно приезжавший в Старую Калитву, сказал, что Шматко, судя по всему, анархист, гнет свою линию и никому не собирается подчиняться. С его слов, гулял он на Украине с Махно, крутил хвосты большевикам, а теперь, мол, чихать на все хотел…
