Виктор Эфер - Похитители разума
— Мамочка! Что ты поешь?
Женщина вздрогнула, оглянулась, взглянула лучистыми, хорошими глазами на проснувшуюся девочку.
— Я пою одну хорошую песенку, — ответила мать, и, поправив непослушный локон, всматривалась в еле заметную азиатскую косинку глаз.
— Что это за хорошая песенка? — допытывалась девочка.
— Это песня о чудном садике на моей далекой родине. Спи, доченька.
Под тихое мелодичное пение вновь уснула девочка. Прислушиваясь к ровному дыханию спящей дочери, Эллен Рито на цыпочках вышла в другую комнату. Здесь она долго стояла, прижавшись лбом к прохладному стеклу.
Не постучав, в комнату вошел Боно Рито и бесшумными шагами дикой кошки нервно разгуливал взад и вперед по устланному ковром полу.
Эллен стояла спиной к нему, но чувствовала каждый раз, с неприятной дрожью, приближение мужа по легкому колебанию воздуха, касающемуся ее полуобнаженной спины в глубоком вырезе платья.
Зловещая тишина и присутствие мужа угнетают Эллен, сдавливая невидимыми тисками все ее существо, сковывая движения. Она чувствует его колючий взгляд на спине — кажется, что его взор излучает какие-то гнетущие, неприятно действующие, гипнотические волны.
Эллен давно чувствует к мужу все растущую неприязнь, с каждым днем переходящую в ненависть.
«Ах, как я устала. Устала душа. Это была роковая и непростительная ошибка. Что я нашла в нем?» — думает Эллен. — «Японец — властный, с чудовищной силой воли, обладатель огромных средств… Благодаря ему — я попала на сцену, но как чужд и далек он мне», — выстукивал телеграфный ключ в аппарате мышления.
«Что делать?» — спрашивало благоразумие.
«Уйди от нелюбимого», — подсказывала любовь.
«Эрик! — все для тебя. Ты моя надежда, любовь, обаяние, красота и совершенство», — решает женщина.
Боно Рито не слышит этого диалога, ибо слышать его нельзя. Но каким-то обостренным до крайности шестым чувством — он понимает каждое его слово и мысль, каждую интонацию… и губы его сжимаются все плотнее, а шаги делаются пружинистее, еще более кошачьими.
«Мы созданы друг для друга… — Диалог сменяется монологом в сознаньи Эллен. — Драгоценные мгновенья счастья на освещенном пьедестале, сверкающие бриллиантами чувства! Это короткий, как любовь пчелы, но яркий день — минутные рассветы и ранние сумерки, когда я вижу Эрика, а остальное?! Остальное — все ночь, напряженная, таинственно-фантастическая, страшная ночь, где каждую минуту ждешь всякой неожиданности. Единственная отрада — Магда… О! Японец способен на все! Его страшные слуги — обезьяны, у которых такие человеческие глаза! Страшный покров тайны надо всей жизнью ее мужа, который он не приподнимает даже для нее… При одном воспоминании чувство глубокого ужаса охватывает Эллен. — Нет, нет! Будь что будет».
— Эллен?! — неожиданно резко произносит Боно. Она вздрогнула и мелкая лихорадочная дрожь долго не покидала ее перепуганное тело.
— Эллен!?!
— Я слышу, — не оборачиваясь, шепотом ответила она.
— Ты мне изменила с Эриком Джонсом?
— Я тебе не изменила, но… готова изменить в любую минуту! Знай это! Да, да, да.
Японец споткнулся у столика — упала цветочная ваза, наполнив комнату дребезжащим звоном бьющегося фарфора.
— Ты говоришь правду? — глухо спросил Рито.
— Это так же ясно, как то, что сейчас вечер. Ничто не сможет помочь тебе. Я никогда не смогу тебя любить, Боно… Оставь меня в покое, найди себе другую жену. Ты молод, богат, талантлив… Кликни и сотни сочтут за счастье пойти с тобой в дальний жизненный путь. Я не могу дальше так жить! И что нас связывает? Гражданский брак… Брак на основе лишь нашего слова, — тяжело дыша и задыхаясь, говорит Эллен. Она резким движением повернулась к Боно Рито… Но комната оказалась пустой…
4. Ключи тибетских тайн
За пятилетнюю семейную жизнь Боно Рито почти отвык от своей любимой привычки, но после происшедшего разговора он почувствовал, и довольно остро, что опий зовет вновь. Он понял, что дальнейшая жизнь с Эллен, в лучшем случае, будет представлять неприглядную картину. Два злополучных существа, связанных узами гражданского брака лишь для того, чтобы доставлять тяжелые переживания и страдания друг другу. Он смог заставить полюбить себя — но удержать эту любовь — невозможно.
Его любовь, как шлифованная хрустальная ваза, где к каждой грани и шлифу столько старания и умения приложил искусный гранильщик и, увы, — ваза разбилась, издав зловещий звук…
Боно Рито долго и бесцельно бродил по улицам оживленного города. Ему захотелось перенестись снова в чарующий мир сновидений и грез. Он направился в свою вторую квартиру. Отпер двери и прислушался. На улице ревело тысячеголовое автомобильное стадо — он шагнул в тишину. Хотя в ушах еще звенело эхо отзвуков, но ни один звук не нарушал тишину квартиры. Рито любил тишину и позаботился о том, чтобы сохранить ее в центре шумного города.
— Яма! Приготовь трубки! Открой новую коробку опия… ту, что получена недавно из Сайгона..
Слуга молча кивнул головой и бесшумно, как белая тень, удалился. Боно сам спустил шторы, включил висячую лампу в огромном абажуре, обтянутом золотисто-красным шелком. Будто само восходящее солнце отблеском утренней зари осветило стены, задрапированные драгоценными панно в вычурно-японском стиле. Здесь цвели вишни и хризантемы… Здесь стройный бамбук отражался в зеркальной воде. Здесь летали драконы и над всем ослепительно сверкала девственными снегами священная Фузияма. Это был декоративный кусочек его далекой родины, здесь отдыхало сердце и взор Боно, а мысли переносились в Японию…
Яма длинным ногтем отщипнул вязкую коричневую горошину опия, вложил внутрь трубки, поставил у подушек крохотную лампочку и положил рядом длинную, тонкую иглу.
Поклонившись до пояса, он протянул трубку своему повелителю, сидевшему неподвижно-глубокомысленно, как изваяние Будды.
— Мой господин, мой повелитель! Вам хочется вспомнить нашу родину?
— Да, Яма. Я не нашел в этой шумной стране своего счастья…
Японец затянулся несколько раз. Вздрогнула Фузияма, полетели драконы, огненный шар закачался и, пустившись в увлекательное путешествие, поплыл над отяжелевшей головой. Клонило ко сну. Боно Рито склонился на мягкий, нежный шелк подушек, безвольно отдавшись во власть грез опиума.
Сон вел его по тропам жизни, раздвигая и руша легкие воздушные, будто обтянутые шелковистой бумагой, хрупкие стены между фактами и фантазией, искусно переплетая пережитое с воображаемым и желаемым. Будто перед ним незримый механик демонстрировал чудесный, звуковой, цветной и стереоскопический фильм:
