Игорь Сапожков - Лёвка
Фима подкурил сигарету и нервно затянулся.
- Рита пойдем поужинаем. Здесь в стекляшке на углу, всё ещё прилично готовят Киевскую Котлету. Смотри, и дождь почти закончился…
- Фима, если бы не ты, не знаю как-бы я тогда справилась… После расстрела Крамера к нам ведь даже родственники боялись заходить… Господи, как давно это было, наверное пятьдесят лет прошло?!
- Сорок восемь…
Десятый класс пролетал незаметно. Лёвка много занимался, но и Шелкеля не забывал. Они вдвоём сделали ремонт в тире, перекрасили стены, сменили треснувшие стёкла в окнах, даже нарисовали новую вывеску. Тем временем, Лёвка стал встречаться с девушкой и параллельного класса, они иногда вместе приходили «пострелять». Шекель деликатно уходил покурить, оставляя их вдвоём… Она была новенькая в школе, её семья переехала в Киев из Риги. «Отца перевели по-работе» — коротко объяснила она Лёвке. Девушку звали Илона, она говорила с очаровательным акцентом, дорого и модно одевалась, много улыбалась наверняка зная, что улыбка ей очень к лицу, а когда взгляд девушки останавливался на Лёвке, её глаза вспыхивали настоящим пожаром. На весенние каникулы, последние перед выпускными экзаменами, они уехали на неделю на Сигулду, где у родителей Илоны осталась дача. Каждый вечер они приезжали на электричке в Ригу, иногда оставались там на ночь у родственников девушки. Илона перезнакомила Лёвку со всеми своими друзьями. Это были взрослые люди, занимающиеся неизвестным, но приятным на слух словом — «бизнес». Они были одеты в модные джинсы и замшевые куртки, курили «Кент», угощали Лёвку и Илону экзотической «Пепси».
Шекель сразу почувствовал, как резко изменился Лёва после поездки в Латвию. Его неожиданно стали интересовать вещи, на которые он раньше не обращал внимания. Другими словами, его стали интересовать деньги. Лёвка стал реже бывать в тире, а если и заходил, так всего на пару минут — поздороваться, узнать как-что. Он научился водить автомобиль и разъезжал по городу на Волге, принадлежащей отцу Илоны. Когда Фима ему напомнил о приближающихся выпускных экзаменах, Лёвка лениво отмахнулся…
Однажды Фима, проходя мимо кафе, увидел через окно, как Лёвка с несколькими молодыми людьми, выпивали и закусывали. Рядом с Лёвкой сидела Илона, она с безразличным видом курила тонкие сигареты, будто не участвовала в разговоре. Шекель решил дождаться их и присел на лавочку, возле газетного киоска. Вскоре весёлая компания с шумом выкатилась на улицу. Когда они поравнялись со скамейкой, до Шекеля долетело несколько слов: «больница», «ампулы», «морфий». Фима встал и уверенно пошёл на перерез выпившим парням. Он подошёл к Лёвке, который с трудом держался на ногах и остановился прямо напротив него.
- Он уходит со мной, — Шекель обратился ко всем сразу, но смотрел только на Илону.
- Ты откуда здесь вырос, Мухомор? — Придя в себя от неожиданности, ответил за всех коренастый, небольшого роста парень. Все пьяно захохотали…
- Лёва сейчас уходит со мной, — чуть повышая голос, повторил Шекель.
- А если мы возражаем? — Входил в раж тот-же парень.
- Можешь возражать сколько угодно, можешь даже устроить здесь лежачую забастовку, а он уходит со мной…
Коренастый явно растерялся:
- А если хочешь дядя, пойдем с нами, мы на скачки в диско…
- Договорились! Вы идите, а мы, — Шекель кивнул подбородком на Лёвку, — за баяном сгоняем…
Парни застыли в недоумении. Они были не готовы к такому напору, да и кругом было полно людей. Один из тех, что поддерживал Лёвку, тихо сказал что-то другому, тот согласно кивнул:
- Ладно Мухомор, держи свой груз, — Шекель подхватил Лёвку под-мышки, — смотри не исчезай на долго, мы появимся…
Парни развернулись и пошли прочь. Илона задержалась на мгновенье, а затем зацокала каблучками по асфальту, догоняя их.
По-дороге Лёвке стало совсем плохо. Таксисты не останавливались, глядя на вид пассажиров, в троллейбус Шекель соваться не решился. Домой они пришли когда на улице стемнело. У самого дома Лёвку вырвало и теперь, Камилла отпаивала его тёплым, зелёным чаем. Тем временем Фима отстирывал Лёвкины и свои вещи. Когда Лёвка окончательно пришёл в себя, Шекель, без нажима перешёл к делу.
- Лёва, мне очень не хочется вмешиваться не в свои дела…
- Вот и не вмешивайся… — буркнул в ответ Лёвка.
- Ты наделаешь столько глупостей, что жизни не хватит расхлебать! Хочешь, я повторю, что эта шпана тебе предложила?
- Давай…
- Они узнали, что твоя мама, заведующая онкологическим отделением больницы, так? Значит в её распоряжении есть морфий. Скорее всего они хотят, что-бы ты каким-то образом выкрал из больницы ампулы с наркотиком… Я прав?
- Ты подслушивал?
- Нет, я услышал всего несколько слов, об остальном легко догадаться… Ты хоть представляешь себе, что кроме себя подставляешь и мать?
- Они сказали, что-бы я вместо ампул с морфием, подложил в коробку ампулы с кальцием…
- А почему именно с кальцием?
- Слово «морфий» и «кальций» имеют одинаковые окончания. И ещё они написаны одним цветом — синим. Если стереть спиртом начальные буквы в слове «кальций», а оставить только «ий» и смешать несколько настоящих ампул с левыми, то кто тогда обратит внимание…
- Любая, самая простая проверка, найдёт подмену в два счёта. А проверяют эти лекарства достаточно регулярно. Ты думаешь там лохи сидят? — Лёва опустил глаза, — Сколько им нужно ампул?
- Пятьдесят… Они сказали, что дело фартовое..
- Знавал я одного зэка, по-кличке Лепила, — перебил его Шекель, — он сидел за то, что торговал просроченным гематогеном, по цене редкого, алтайского мумиё. Дело было где-то на Чукотке и туземцы принимавшие эту гадость, к удивлению самого знахаря, излечивались от самых популярных в тех местах болезней — запоров, заворотов кишок и иногда даже от цероза печени… Взяли его, когда он однажды впарил «лекарство», как лучшее средство от нежелательной беременности, жене местного политработника. Жена залетела, Лепила получил три года за мошенничество; отдал год, потом съехал на химию. А просроченный гематоген, это не морфий… Здесь срок светится, длинный, как арестантский поезд… — Шекель начинал нервничать, — кто эти парни?
- Это приятели Илонкиного папы…
Через день, как-бы от скуки, в тир вошёл обычный, ничем не приметный человек Фёдор Иванович Охапкин, известный Шекелю, как темнила по-кличке Хапа. На лацкане его мятого пиджака, позвякивало несколько блестящих медалей и орден Знак Почёта. Все эти награды Хапа выигрывал в домино у наивных пенсионеров — бывших новаторов, передовиков производства и победителей соцсоревнований. За свою жизнь Хапа орденов и медалей не заслужил, хотя прославился трижды, и за все три раза он полностью расплатился с властью, отсиженными от звонка до звонка сроками. В блатных кругах Хапа пользовался определённым авторитетом, к нему прислушивались воры и положенцы. Он тихо вошёл в тир, присел на стул у двери и стал обмахиваться потрёпанной газетой. Увидев его, Фима направил на него вентилятор, затем подошёл и поздоровался. Они немного поговорили о пустяках, необычно жаркой весне, общих знакомых, политике. Хапа даже развеселился и рассказал Шекелю свежий московский анекдот:
