Хассо Грабнер - Искатель. 1976. Выпуск №4
Теперь Карнеадес был вполне убежден, что встретил того, кого ждал: ни один грек, обладающий хотя бы средним достатком, не станет говорить с незнакомым человеком о том, что в кармане у него и не пусто, и не густо. Вдобавок все коммунисты-подпольщики в мире называют руководство партии «семьей».
Лже-Галиноса научили этой тонкости в Нью-Йорке. По выражению лица своего визави он понял, что учителя подсказали ему важную вещь.
— Я думаю, мы понимаем друг друга, — сказал он Карнеадесу, оторвал залитый вином кусок бумаги, скомкал его и бросил в пепельницу. В Нью-Йорке он научился не спугивать людей, уже попавшихся на крючок. С ними нужно вести себя спокойно, размеренно. И когда Карнеадес решил перейти от невинного обмена репликами к конкретным темам, он только махнул рукой: для этого, мол, есть время завтра, а сейчас будет разумнее расстаться — кто знает, не вызвала ли столь необычная форма их знакомства внимание нежелательных свидетелей?
Они попрощались, условившись встретиться завтра после полудня на почтамте.
Карнеадес пошел домой. В нем снова проснулась осторожность подпольщика: он выбрал дорогу через полгорода, по шикарным главным улицам и по узким переулкам, пока не убедился окончательно, что за ним не следят. Только после этого направился к своему дому.
Дафна еще не спала. Она разделяла судьбу всех жен подпольщиков: не могла уснуть до прихода мужа. Сердце ее сжалось от радости, когда она увидела сияющие глаза Карнеадеса. Ей уже давно не приходилось видеть его улыбающимся.
* * *Сообщение Х211 начальнику политической полиции (ГДЕА), копия господину министру внутренних дел:
Я — Галинос, связь с Карнеадесом установлена. Из соображений осторожности я не сообщил ему о своей «функции». В свою очередь, Карнеадес не назвал своего имени. О «деле» пока не говорили.
К. — типичный фракиец, высокого роста, седые, коротко стриженные волосы. Густые черные брови, сросшиеся у переносицы. Глаза темные, обращенные словно бы внутрь, время от времени вспыхивают. На три-пять сантиметров выше меня, следовательно, около ста восьмидесяти сантиметров. Интеллигентные, нервные руки. Первые фотографии будут завтра. Встречаюсь с ним в четырнадцать часов на главпочтамте, заранее договорюсь с начальником местной полиции, чтобы в уголовных домах на улицах Аристотеля и Александра были размещены сотрудники с телекамерами. Осторожно намекнул Карнеадесу на стесненность в средствах, не без оснований надеюсь, что через день-два мне предложат квартиру.
Важно: Прошу вас дать указание дирекции центральномакедонской полиции: ее поспешное вмешательство может свести на нет успех операции.
Х211 вытащил листок бумаги и копию из машинки. В отчете он умолчал о существовании копии, у него вообще не было намерения сообщать о ней начальству. Когда он в свое время уезжал из Нью-Йорка, профессор Уэтсон просил его регулярно присылать отчеты о проделанной работе — для усовершенствования практических занятий в институте. Разумеется, тут чисто научный интерес, в Нью-Йорке отнюдь не желают вмешиваться в дела греческой полиции или государства. Увы, у института нет филиалов за границей, и поэтому господа из ЦРУ, пребывающие в Греции, любезно изъявили согласие передать такую документацию в США. Господин выпускник получил кодовый номер — конечно, только для систематического ведения картотеки! — назвав который, он может обратиться за помощью в американское посольство. Там же ему возместят и произведенные расходы. Сразу после визита в дирекцию центральномакедонской полиции X211 решил отправиться в консульство Соединенных Штатов и обсудить там свое дело.
В такое время года Салоники кишат американскими туристами. Город им осматривать некогда, зато затворами фотоаппаратов они щелкают вовсю. Куда ни глянь — от Акрополя до Белой башни — они повсюду. Когда они с Карнеадесом будут прогуливаться по городу, например, у площади Вардариу, человеку с типичной американской внешностью будет легче легкого сфотографировать их у памятника Константину.
* * *Они еще долго лежали без сна. Есть так много вопросов, так много нужно друг другу сказать… В последние годы супруги установили твердые правила совместной политической работы. Революционная целесообразность заставила их изменить первому закону всех конспираторов, который гласит, что никто не должен знать больше, чем ему необходимо. И нарушили они этот закон не только потому, что были близки друг другу: то, что знал Карнеадес, нужно было скопировать в другом мозгу. Из осторожности в группе не велись никакие записи, протоколы, переписка. Единственный возможный архив — память. И вот Карнеадес в каждом отдельном случае решал, что именно должна знать Дафна. Если его арестуют, Дафна сообщит все необходимое товарищам. В бюро группы только двое знали об этой стороне жизни Дафны — портовый рабочий Костас Ставрос и преподаватель университета Спиридон Цацос. Другие — знакомые и друзья — думали, что Дафна устранилась от борьбы, что она с головой ушла в хозяйство…
На другое утро Карнеадес вышел из дому, когда Дафна еще спала. Он направился в порт, надеясь встретить там Ставроса, что, несмотря на сутолоку и суету в порту, было нетрудно сделать. Ставрос почти всегда находился в бараке, где грузчики ждали, когда их поставят на работу. Раньше этим занимались люди, назначенные профсоюзными боссами и получавшие за это с рабочих определенный процент. А сейчас на их месте сидели полицейские шпики. Ставрос ни прежде, ни тем более теперь не относился к числу рабочих, которым хозяева симпатизировали. Если ему и давали работу, то самую грязную или такую, для которой требовались люди, способные таскать шестипудовые мешки. Несмотря на свои сорок пять лет, Ставрос считался в порту одним из первых силачей.
Ставрос увидел Карнеадеса в барачное оконце, вышел и незаметно последовал за ним. Они встретились в угловом кафе у ворот порта. Толчея и шум здесь были такие, что собственных слов не услышишь — самое подходящее место для разговора.
— Ты все продумал, все проверил? — спросил Ставрос, когда Карнеадес закончил свой рассказ.
— Все сходится — или это совершенно невероятное совпадение. Но это выяснится еще сегодня.
— А я вообще не стал бы говорить с ним о политике. Ты ведь знаешь столько распрекрасных историй о всех церквах города, о святой Софии, святом Пантелеймоне и всякой всячине. Расскажи ему об этом.
— У всего есть свои границы. У него тоже могут появиться сомнения, с тем ли он имеет дело. Как-никак он прибыл на четыре дня позже срока. Он, как и я, тоже может подумать о случайном совпадении. Тогда он исчезнет, и мы останемся на бобах.
