Василий Ардаматский - Ответная операция
— Позовите сюда ваше начальство! — крикнул ему по-немецки Кованьков.
Солдат даже не оглянулся и вышел из комнаты. Щелкнул замок. Глухая, непроницаемая тишина. Кованьков подбежал к двери и принялся колотить в нее кулаками и ногами. Дверь была массивной, точно вылитой из чугуна. Удары вызывали жалкий, тихий звук. Кованьков снова лег и незаметно забылся в странном полусне. Наверно, еще действовало снотворное. Болела голова, к горлу подступала тошнота…
Очнувшись сейчас, Кованьков чувствовал себя уже лучше.
— Бандиты! — произнес он громко. — Хотите, чтобы я стал предателем? Не выйдет!
Когда солдат принес еду, Кованьков решил было объявить голодовку, но теперь передумал. Наоборот, надо быть в полной форме. Он встал, подсел к столу, съел немного мяса, выпил кофе, сделал гимнастику и начал ходить по комнате. Ходил и думал, думал, думал… Неужели Рената участвовала в его похищении? Снова и снова вспоминал он подробности их последней встречи. Да, подозрительного было немало. И все же Кованькову не хотелось в это верить.
5
Разработанный Рычаговым план действия обсуждали уже третий час. В синем от табачного дыма кабинете полковника Семина за длинным столом сидело человек десять. Впрочем, то, что происходило здесь, меньше всего было похоже на обсуждение. Скорее это был коллективный экзамен Рычагову. Он изложил свой план, и теперь со всех сторон сыпались вопросы. На одни вопросы Рычагов отвечал мгновенно, уверенно. После других долго думал. Все терпеливо ждали. Были и такие вопросы, на которые Рычагов ответить не мог. Тогда он, сердито уставясь в свои бумажки, говорил:
— Об этом я не подумал…
Завершая обсуждение, полковник Семин сказал:
— План хороший, смелый и умный. То, что в нем неясно, нужно доработать. Кого вы, Рычагов, просите в свою оперативную группу?
— Субботина и Посельскую, — не задумываясь, ответил Рычагов.
— Ну что же… Утвердим, товарищи, такой состав?
Кто— то сказал:
— Учти, Рычагов, что Посельскую надо сдерживать.
— Хорошо. — Рычагов улыбнулся. Он прекрасно знал, чем вызвано это предостережение.
— Меня очень тревожит, — сказал Семин, — последнее сообщение западного радио. Будто Кованьков, боясь расправы над ним с нашей стороны, просит не устраивать пресс-конференцию и не допускать к нему журналистов. Не увезли ли они его из Германии? А может, тут скрыто и нечто худшее…
— Ожидать можно всего, — согласился Рычагов, — но, так или иначе, мы должны найти Кованькова…
Через час оперативная группа уже приступила к работе.
6
Сразу после совещания в кабинет полковника Семина пришли четверо немцев. Все они были в летах и удивительно походили друг на друга. Все — рослые, неторопливые в движениях, с суровыми, резко прочерченными лицами, с узловатыми, натруженными руками.
Полковник поздоровался с каждым за руку и пригласил всех присесть к столу.
Семин всмотрелся в угрюмые лица немцев и рассмеялся:
— Что это вы все такие мрачные?
Все четверо скупо улыбнулись. Сидевший ближе к Семину седой как лунь немец сказал глуховатым голосом:
— Волнуемся, товарищ полковник. Боимся не справиться с этим поручением.
— Справитесь, друзья! Наверняка справитесь. Да и никто, кроме вас, не сможет обеспечить безопасность будущей демократической республики. Безопасность будущей немецкой республики должны обеспечить сами немцы. Вы уже обсуждаете свою конституцию свободной жизни без капиталистов и помещиков. Скоро она станет законом. Ох и не понравится же это тем, кто орудует на западе Германии!
Седой пригладил ладонью сукно на столе и сказал:
— Им поперек горла и то, что у нас уже есть… — Он помолчал. — Да, поистине святое дело — безопасность всей нашей новой жизни. Но опыта у нас нет. А у них, — он кивнул через плечо, — и опыт, и вышколенные при Гитлере кадры…
— Опыт — дело наживное. Помнится мне, ваш боевой вожак Тельман сказал, что самый лучший опыт обретается в борьбе… — Семин задумчиво улыбнулся. — Насчет опыта могу вам кое-что рассказать. В двадцатом году меня, двадцатилетнего рабочего парня из железнодорожного депо, ввели в кабинет Феликса Дзержинского. Сказали ему: «Вот еще один мобилизованный партией товарищ». Дзержинский поздоровался со мной и говорит: «Садитесь. Сейчас мы поговорим с вами о вашей новой работе». И потом он раз пять начинал этот разговор. Только начнет — или кто-нибудь войдет, или зазвонит телефон. А я все сижу и жду разговора. Вдруг вбегает сотрудник и сообщает, что сейчас по такому-то адресу собрались эсеры-террористы, а послать туда некого. «Как это некого? — удивился Дзержинский и показывает на меня: — Вот вам прекрасный, смелый и расторопный товарищ. Дайте ему оружие и поезжайте вместе с ним». И мы поехали и накрыли, как цыплят, пятерых террористов. А дня через три я уже ходил на операции старшим в группе. Потом Дзержинский каждый раз, как увидит меня, смеется: «Ах, товарищ Семин, виноват я перед вами — до сих пор мы не поговорили о вашей новой работе…»
Немцы смеялись, поглядывая друг на друга и на Семина. Седой сказал:
— Мне довелось двадцать пять лет назад быть возле Тельмана. Это было сразу после разгрома гамбургского восстания. Сидим однажды. На душе тяжело. Вдруг Тельман как засмеется! Один он мог так смеяться. И говорит: «Вся эта черная свора не понимает, какой великий урок она нам преподала. Теперь-то в свой час мы будем действовать наверняка, развернутым фронтом, по всей Германии! Будем ломать им хребты и приговаривать: „Спасибо, господа, за академию двадцать третьего года!“ — Немец тяжело вздохнул: — Вот если бы Тельман был сейчас с нами…
— Партия с вами, а это значит — и Тельман с вами! — жестко произнес полковник Семин. — И мне хочется напомнить вам еще одно его высказывание: революционер — профессия массовая, а иначе нет и революции. К этому можно добавить: защитник революции — профессия массовая, а иначе защита ненадежна. Вам партия поручила обеспечить безопасность строительства социализма. И я уверен, с этим действительно святым делом вы справитесь с честью.
— Наше волнение, товарищ полковник, не от трусости, а от понимания ответственности… — Седой сказал это, сурово смотря Семину в глаза. — Мы вот, — он показал на своих товарищей, — еще вчера были рядовыми функционерами партии у себя на заводе. Мы знаем, как обрабатывать металл и как говорить с теми, кто его обрабатывает. Образование мы получали еще при кайзере. Все образование — грамота да таблица умножения.
Семин улыбнулся:
— А у меня данные о вашем образовании почему-то совсем другие. Например, каждый из вас пробыл от десяти до пятнадцати лет в тюрьмах и концлагерях. Это что, неверно? (Немцы засмеялись.) — Семин покачал головой: — Нехорошо, нехорошо, товарищи, скрывать академическое образование!
