Дуглас Престон - Кодекс
Барнаби осторожно перешагнул через лежавшую на полу видеокассету.
— Три к пяти, что наш клиент мертв, и два к пяти, что это махинация со страховкой, — предположил Фентон.
— Не стесняйся, наслаждайся жизнью, — посоветовал ему лейтенант.
Должен же кто-нибудь был заметить, что здесь творилось! Дом стоял на вершине холма и открывался всему Санта-Фе. Удосужься он сам две недели назад выглянуть из окна своей квартирки в долине, и стал бы свидетелем кражи: дом светился всеми огнями, а по дороге полз фургон с зажженными фарами. Полицейский в который раз удивился наглости грабителей. Что-то уж больно они были уверены в себе. С чего бы?
Он посмотрел на часы. До приезда машины криминалистов оставалось совсем немного времени.
Барнаби быстро, но внимательно осмотрел комнаты. Старался не пропустить ничего, одновременно делая пометки. Он по опыту знал: записки потом бередили, не давали покоя. Были осмотрены все помещения — работа подходила к концу. И вдруг в одной из комнат он обнаружил незапакованные коробки и разбросанные по полу счета. Барнаби подобрал клочок бумаги. Это оказался чек годичной давности за отгрузку французских кастрюль, сковородок и японских и немецких ножей на двадцать четыре тысячи долларов. Этот парень что, держит ресторан?
В гардеробной при спальне обнаружилась полуоткрытая металлическая дверь.
— Форт-Нокс[7], — пошутил Фентон.
Лейтенант кивнул, а сам подумал: что могли хранить в таком тайнике в доме, где держали картины стоимостью в миллионы долларов?
Не прикасаясь к двери, он проскользнул внутрь. Тайник оказался пустым, только на полу валялся мусор и несколько деревянных пеналов для карт. Барнаби достал платок и с его помощью открыл шкаф. Бархат сохранил отпечатки, где недавно стояли какие-то предметы. Полицейский повернул дверцу и рассмотрел замок — на нем не оказалось никаких следов взлома. В комнатах, насколько он успел заметить, тоже не вскрывали шкафов.
— У грабителей имелись все коды и ключи, — прокомментировал сержант.
Барнаби кивнул. Это была не кража.
Он вышел из дома и быстро обошел сад.
Имение выглядело одичалым. Все заросло сорняками. Здесь ни за чем не ухаживали. Траву не косили не меньше двух недель. Повсюду царило запустение. И судя по всему, развал начался задолго до так называемой кражи. Дом покатился купадку месяц или два назад.
Если дело было в страховке, следовало подумать о сыновьях. Возможный вариант.
3
Он нашел их в тени сосны — все трое стояли, нахмурясь, сложив на груди руки.
— Ну как, что-нибудь нашли? — спросил тот, что был в костюме, когда Барнаби приблизился.
— Что, например? — пожал плечами полицейский. Сын Бродбента поморщился:
— Вы хоть представляете, что здесь украли? Речь идет о сотнях миллионов. Господи, как же им удалось все это вывезти? Там были знаменитейшие произведения искусства. Один Липпи оценивается в сорок миллионов долларов. Все это уже наверняка на пути на Ближний Восток или в Японию. Вам следует позвонить в ФБР, связаться с Интерполом и закрыть аэропорты…
Филипп остановился, чтобы перевести дыхание.
— У лейтенанта Барнаби появилось несколько вопросов, — перебил его Фентон, вступая в привычную роль. Голос взлетел на высокие ноты, но при этом оставался на удивление мягким, хотя в нем чувствовалась скрытая угроза. — Будьте любезны, назовите свои имена.
Вперед выступил мужчина в ковбойских сапогах.
— Я Том Бродбент, а это мои братья — Вернон и Филипп.
— Послушайте, офицер, — начал тот, кого представили Филиппом. — Эти сокровища явно предназначаются для спальни какого-нибудь шейха. Открыто продать их нечего и надеяться знамениты. Не обижайтесь, но я действительно считаю, что полицейскому управлению Санта-Фе с этим делом не справиться.
Барнаби раскрыл записную книжку и посмотрел на часы. До приезда машины криминалистов из Альбукерке оставалось еще минут тридцать.
— Позвольте задать вам несколько вопросов, Филипп. Ничего, что я называю вас по имени?
— Пожалуйста, только бы расследование продвигалось.
— Сколько лет каждому из вас?
— Тридцать три, — ответил Том.
— Тридцать пять, — подхватил Вернон. Последним свой возраст назвал Филипп:
— Тридцать семь.
— Каким образом случилось, что вы прибыли все вместе? — Полицейский повернулся к Вернону. Ему показалось, что этот персонаж новейших времен менее других способен солгать.
— Отец прислал нам письма.
— Какого содержания?
— Ну… — Вернон нервно покосился на братьев. — Он толком ничего не объяснил.
Барнаби перевел взгляд на Филиппа:
— Можете что-нибудь добавить? Что хотел от вас отец?
— Без понятия.
Настала очередь Тома. Полицейский решил, что ему нравится лицо младшего из братьев. Не нахрапистое лицо.
— А вы, Том, можете мне чем-нибудь помочь?
— Мне кажется, он хотел поговорить о наследстве.
— О наследстве? Сколько лет вашему отцу?
— Шестьдесят.
— Он болен? — Вопрос был задан сержантом. Фентон подался вперед, слова прозвучали почти грубо.
— Да.
— Сильно?
— Умирает от рака.
— Простите, — извинился Барнаби и предостерегающе махнул рукой, прерывая поток бестактных вопросов своего подчиненного. — Эти письма при вас?
Все трое достали листки. Текст был написан от руки на бумаге цвета слоновой кости. Полицейский отметил, что письма оказались у каждого. Это о чем-то да говорило. Братья явно придавали значение встрече с отцом. Он взял одно из писем и прочитал:
«Дорогой Том!
Я хочу, чтобы ты явился в мой дом в Санта-Фе 15 апреля ровно в тринадцать часов. Это очень важно для твоего будущего. Я попросил о том же Филиппа и Вернона. Прилагаю сумму, необходимую для оплаты дорожных расходов. Пожалуйста, не опаздывай — будь ровно в час. Окажи своему старику последнюю любезность.
Отец».
— Может, излечился от рака или собрался отдать Богу душу? — спросил Фентон.
Филипп вытаращил на него глаза, затем перевел взгляд на лейтенанта:
— Кто этот тип?
Барнаби укоризненно посмотрел на отбившегося от рук подчиненного.
— Мы все здесь делаем одно дело — стараемся узнать, кто совершил преступление.
— Насколько я понимаю, — проворчал Филипп, — у отца не было шансов на выздоровление. Он прошел курс облучения и химиотерапии, но пошли метастазы, от которых не удалось избавиться. И он отказался от дальнейшего лечения.
— Простите, — повторил лейтенант, тщетно пытаясь вызвать в себе хотя бы малую толику сострадания. — Вернемся к письму. В нем говорится о некоей сумме, необходимой для оплаты дорожных расходов. Как велика эта сумма?
